– То есть?
– Скажем так, он согласен выдать дочь за графа Блудова, но подпоручик Будищев его в качестве зятя не интересует.
– Простите, ваше сиятельство, но я вас не совсем понял.
– Что тут непонятного? – вмешалась молчавшая до сих пор тетушка. – Барон поставил условие. Для заключения помолвки мой брат должен признать тебя своим наследником.
– Давно меня так изящно не посылали.
– Что, прости?
– Я говорю, что «пойти туда, не знаю куда и принести то, не знаю что» кажется более выполнимым условием.
– Отчего ты так думаешь?
– Вам прекрасно известно, что Вадим Дмитриевич слышать обо мне не хочет. Судя по всему, Штиглиц тоже в курсе.
– И что с того? Вадим вовсе не единственный представитель рода Блудовых.
– Простите, я все еще не могу понять вас. Андрей Дмитриевич служит за границей, господину Андре[10] я и вовсе конкурент.
– Нет, Дмитрий, я говорю о себе. Я ведь тоже Блудова, и если обращусь с прошением к государю, полагаю, он мне не откажет. Барон Штиглиц хитер, но на этот раз он перехитрил сам себя.
– А ведь это чудесная мысль! – восхитилась Милютина. – Признаюсь, поначалу она мне показалась абсурдной, но чем дольше я думаю над ней, тем больше она мне кажется осуществимой.
– Даже не знаю, – покачал головой Будищев и внимательно взглянул в глаза пожилой женщины, искренне считавшей его своим племянником. – Неужели вы готовы пойти на это?
– Почему нет? Ты мне не чужой человек, и я люблю тебя, как, возможно, любила бы собственного сына, если бы он у меня был. Но так уж случилось, что единственным моим детищем стало «Братство Кирилла и Мефодия». Именно в него я вложила всю свою душу и состояние. Так что, мой милый, я не смогу оставить тебе ничего, кроме своего имени, но вот на него-то ты можешь рассчитывать.
– Боюсь, ваше сиятельство, я не могу согласиться с этим, – тихо отвечал Дмитрий, почувствовав что-то кроме угрызений совести.
– Что тебя смущает?
Будищев несколько мгновений молчал, как будто собирался с мыслями, затем, сделав над собой усилие, заговорил глухим от волнения голосом:
– Дело в том, что мне это все немного надоело. Я честно заслужил чин и ордена, и мне нечего стыдиться своего происхождения. Завтра же отправлюсь в департамент герольдии и подам прошение о причислении героического меня к благородному российскому дворянству!
– Вот речь, достойная мужа! – одобрительно заметила Елизавета Дмитриевна. – Однако стоит ли торопиться? Графом быть лучше, нежели простым дворянином, можете поверить мне на слово.
– Где-то я это уже слышал.
– Ладно, можете поступать, как вам заблагорассудится, но все же советую вам не спешить с окончательным решением. Мне же теперь пора. Антонина Дмитриевна, вы со мной?
– Пожалуй, я немного задержусь, – мягко отказала графиня и добавила извиняющимся тоном: – Так давно не видела племянника.
– Понимаю. Что же, позвольте откланяться.
Проводив дочь военного министра до лестницы, Дмитрий вернулся в гостиную и буквально напоролся на иронический взгляд тетушки.
– Я что-то не так сделал? – сообразил он.
– Если честно, то все.
– Даже так?
– Увы, твоим воспитанием было некому заняться, и теперь мы пожинаем плоды этой печальной оплошности. Но все же, полагаю, еще не поздно кое-что исправить.
– Я вас слушаю.
– Скажи, мой мальчик, это ведь та квартира, где ты проживал со своей модисткой?
– Ну да. У меня нет другой, – растерянно отвечал Дмитрий. – А что, мне не стоило принимать вас здесь?
– Ну, слава богу, сообразил. А то уж я начала думать, что ты совсем безнадежен.
– Простите, я не подумал.
– Это уж точно!
– Завтра же займусь поисками жилья и перееду.
– Это еще не все. Скажи мне, где твоя прислуга?
– Увы, у меня осталась только кухарка. Горничная нашла себе другое место, Федор занят, а вестовой мне положен только на службе.
– Ничего не желаю слушать! Ты не должен сам ухаживать за кем-либо, разве что твои апартаменты соблаговолят посетить сам государь или наследник цесаревич. Только в этом случае ты можешь прислуживать гостям лично! Это понятно?
– Вполне. Что ж, найдем и горничную…
– Никаких горничных! – категорическим тоном прервала его Блудова. – Молодому холостяку неприлично иметь женскую прислугу, в особенности если последняя молода и смазлива. Это непременно вызовет кривотолки, а их следует избегать. У тебя должен быть камердинер, который станет ухаживать за твоим платьем, принимать посетителей и провожать их в гостиную или кабинет.
– Я понял.
– Далее. Скажи, пожалуйста, во что ты одет?
– В мундир.
– И его, по всей вероятности, скроили в полковой швальне, или как там это у вас на флоте называется?
– Нет, я заказал его у одного кронштадтского портного. Его услугами пользуются многие офицеры…
– Дмитрий, если ты хочешь принадлежать к высшему свету, то должен выглядеть соответственно. Ты не можешь носить что попало. Твоя форма должна быть безупречна и пошита у лучшего мастера во всем Петербурге.
– Но какая разница?
– Огромная, мой мальчик! Ты сам поймешь ее со временем, а теперь просто прими это как данность. В своем нынешнем мундире ты можешь служить на корабле, учить матросов лазать по мачтам или чему ты там их учишь, но в свете изволь появляться в приличном твоему положению виде!
– Моему положению? – иронически улыбнулся Будищев.
– Да! Если ты хочешь быть графом Блудовым, так и веди себя, как наследник древнего рода!
– А если не хочу?
– Не лги мне, мальчик. Еще как хочешь! Ты можешь хорохориться перед кем угодно, но меня тебе не провести. К тому же, не имея титула, ты никогда не получишь Люсию. Ты хочешь быть с ней или нет?
– Хочу, – вздохнул Дмитрий.
– Тогда не смей мне перечить! Я старше тебя и лучше знаю, как устроено светское общество. Доверься мне, и я сумею позаботиться о твоем счастье.
Слышать эту отповедь от тетушки было неприятно. В особенности если учесть сумму, которую он переплатил портному за срочность. Плюс, сегодняшний букет, стоивший совершенно безумных денег. Люсе он, конечно, понравился, но вряд ли эта барышня-смолянка знает цену деньгам. По слухам, состояние ее отца давно перевалило за сотню миллионов[11], где уж ей догадываться…
