Джон остановился на полпути, ухватился за изогнутые перила и покачал ими взад-вперед.
— Осторожно, это все еще нужно исправить.
Моя нога оторвалась от последней ступеньки как раз в тот момент, когда девушка вскочила из-за своего стола. Офисное кресло на колесиках откатилось назад, пока не ударилось о цементированную стену позади нее, и она приветствовала меня широкой и приветливой улыбкой, демонстрирующей идеально ровные белые зубы.
— О, ого! — воскликнула она, шагая к нам в ярко-желтых кроссовках Vans. Розовая ручка с радужным помпоном покоилась у нее за ухом. Она была самым колоритным человеком, которого я видела с момента приезда, одетая в обтягивающую неоновую рубашку с длинными рукавами с желтыми, ярко-розовыми и ярко-синими полосками под черным комбинезоном. Ее огненно-рыжие волосы подпрыгнули, когда она протянула руку.
— Мандэй Митчелл. Ты, должно быть, Фэллон. И не волнуйся, — она наклонилась, ее веселый голос едва перешел в шепот, — Джон вчера сказал мне, что ты не имеешь дела с семьями. Я тебя прикрою.
Джон засунул руки в карманы джинсов. — Да, я почувствовал облегчение, когда позвонил Бенни. Нам бы здесь действительно не помешала помощь.
Он повернулся к Мандэй и наклонил голову.
— Мандэй покажет тебе, как здесь все устроено. Ты будешь отвечать за одевание, косметику, гробы и лп.
Моя бровь приподнялась, и я слегка повернула голову от Мандэй к Джону.
— Лп?
— Любовные парочки, — ответила Мандэй, подмигивая Джону.
Он сжал губы в тонкую линию, добавив: — И содержание в чистоте оборудование и подготовительную комнату, которая находится наверху.
— Конечно, все звучит неплохо.
Я в последний раз оглядела подвал.
Стол Мандэй был завален фотографиями покойных, гробниц и статуэток. В противоположном конце подвала стоял пустой стол с древним компьютером, а у задней стены стояли двухъярусная кровать и комод.
— Это работа двадцать четыре часа в сутки по вызову, — напомнил мне Джон, как будто я никогда раньше этого не делала. За последние пять лет я только и делала, что работала гробовщиком. Я знала о поздних ночах, внезапных звонках и необходимости бросить все, чтобы приехать и позаботиться о покойном. Джон подошел к столу и поднял черный предмет, прежде чем вернуться.
— Ты должна постоянно держать этот пейджер при себе.
Он протянул мне пейджер, я посмотрела на Мандэй и подняла бровь. — Пейджер?
Вернувшись в офис Джона, я заполнила соглашение о неразглашении, пока он рассказывал о том, что в Воющей Лощине по-другому оформлялись документы и отчетность для покойного. Выслушав правила и рискованный бизнес похоронного бюро, а также то, как они хранят все «в доме», я заставил его подписать собственное соглашение о неразглашении, чтобы он согласился никогда не сообщать обо мне в штат Мэн за его незаконные сделки. Джон не находил это забавным.
Он сразу же отправил меня работать, и я провела остаток утра, убирая подготовительные и выставочные залы, где были выставлены гробы и различные штуки, которые могло предложить похоронное бюро. Я не возражала и всегда уважала любую работу, большую или маленькую, даже если это означало чистку туалетов или вытирание телесных жидкостей с плитки.
На радужной наклейке, приклеенной скотчем к полноразмерному холодильнику на кухне, было написано «помоги себе сам» закольцованными буквами. Мандэй наполнила холодильник бутербродами с деликатесами из закусочной Мины, и я схватила один с пометкой «Итальянский», решив прогуляться по кладбищу, чтобы выбраться из душного здания на свежий воздух.
Утренний туман рассеялся, и опавшие листья хрустели под моими рабочими теннисными туфлями в лабиринте надгробий. Ветви деревьев изгибались над головой, как будто конечности тянулись, чтобы схватить того, кто проходил мимо. Воздух был влажным. Запах истории.
Запах смерти.
И где-то под этой священной землей была похоронена моя мать. Эта мысль не покидала меня, пока я продолжала свою бесцельную прогулку между надгробиями, потрескавшимися и накренившимися от смещения плоскостей земли. Я заставила себя оторвать взгляд от чтения гравюр, еще не готовая встретиться с ней взглядом. Ее дух никогда не посещал меня, и часть меня всегда верила, что это потому, что я была той, кто забрал ее жизнь.
Я впилась зубами в холодную субмарину, когда рыжие, как у пожарной машины, волосы выглянули из-за большого дерева. Когда я подошла ближе, мои глаза опустились на Мандэй, которая сидела на мертвой траве с яркой коробкой для завтрака из сахарного черепа и морковной палочкой, торчащей изо рта.
Я проглотила еду, которая была у меня во рту.
— Так вот куда ты убежала.
Кроме нас двоих и могильщика в нескольких ярдах от нас, кладбище было пустым.
— Типичный гробовщик, обедающий на кладбище…
— Правда?
Улыбаясь, Мандэй похлопала по земле рядом с собой и переложила свою коробку с ланчем на другую сторону, пододвигаясь. — Подойди, сядь, — настаивала она. — Это лучшее место в городе.
Я плюхнулась рядом с ней и скрестила ноги.
Взгляд Мандэй скользнула ко мне, и я почувствовала, как ее глаза изучают мои черты. Когда я снова посмотрела на нее, она быстро отвела взгляд.
В детстве другие дети были милыми только потому, что боялись моих призрачных черт. Мои натуральные платиново-белые волосы, моя кожа цвета кости, мои светло-голубые глаза; два хрустальных шара, в которые никто не заглядывал больше секунды. Дети были добры только из-за слухов. У меня почти не было настоящих друзей. Однако все эти проблемы казались тривиальными, как только закончилась средняя школа и началась настоящая жизнь. Время, когда более серьезные проблемы взяли верх, такие как деньги, выбор профессии, жилье и социальный статус, который нужно было создавать самостоятельно, без помощи родителей.
Взрослым было наплевать на то, что делали другие — на то, что делала я.
Я отправила в рот остатки итальянского бутерброда, наблюдая, как могильщик разгребает насыпи грязи с черной банданой, повязанной вокруг лица. Колено Мандэй толкнуло меня сбоку в бедро, отвлекая мой взгляд.
— Ты прибыла как раз вовремя, ты знаешь. К Дню Борьбы с Суевериями, Мабон, Самайн…
Я вытянула ноги перед собой и скрестила лодыжки. Я знал, что Мабон был типа Дня благодарения в викканском сообществе, а Самайн был во время Хэллоуина, чтобы почтить мертвых. Но…
— День борьбы с суевериями?
— Когда-нибудь слышала об этом?
— Точно не могу сказать.
— Как по мне, это дурацкий праздник. Невозможно доверять празднику, который был придуман в 1999 году. Тот же год, когда LFO попали в чарты. Ты видела, что с ними случилось… — она сделала паузу и повернулась, чтобы увидеть мои приподнятые брови, повисшие в воздухе. Я покачала головой, не понимая ничего из того, что она говорила, и у нее отвисла челюсть.
— Ты издеваешься надо
