кофейней, находилось в подвале соседнего дома. Над входом была сделана железная вензельная надпись «Трактир». В маленьком помещении играла негромкая музыка, стояло несколько тяжелых дубовых столов, и в самом дальнем углу сидело только двое посетителей, перед которыми стоял графинчик с водкой, и, видать по всему, они уже неоднократно обращались к этой достопочтенной посудине. Поэтому разговаривали они уже достаточно громко. Учитель заказал рассольник, сосиски с картофельным пюре, овощной салат и на десерт — клюквенного морса с пирожными. Причем для Иоганна всё это было заказано в двойной порции.
— Столоваться тебе придется у меня. Это будет гораздо дешевле и удобнее, — проговорил Учитель. — Правда, эта харчевня не самая дорогая в городе. Поблизости, пожалуй, ничего дешевле не найдешь. Но здешние обеды и ужины лягут лишними расходами на карман твоих уважаемых родителей, которые, как и все бюргеры, привыкли считать каждую копейку и не очень-то радуются дополнительным расходам. Ты же, как примерный сын, надеюсь, не хочешь доставлять им лишних хлопот. Меню же фрау Кюхерляйн, это моя прислуга, не столь разнообразно, как здесь, но очень даже привлекательно и для изысканного гурмана, к которым, всё-таки будем надеяться, ты себя не причисляешь.
Юноша довольно быстро расправился с рассольником, после чего, почувствовав приятную тяжесть в животе, он с не меньшим воодушевлением приступил ко второму и, расправляясь с третьей сосиской, осмелился и спросил:
— Очень интересно, а что же это такое ваша философия? Прошу простить мое невежество.
— Никогда, Иоганн, не спрашивай у философа, что такое философия, как не спрашивают у водолаза, что такое вода. Уверяю тебя, что они будут говорить очень долго. И чем больше они будет говорить, тем больше ты будешь не понимать, о чем идет речь. Поскольку, когда о каком-то предмете говорят очень долго, это означает одно, что сам отвечающий не знает, что это такое.
— Как же так?
Нож выпал из руки Иоганна, оставив очередную сосиску недонарезанной.
— А вот так! Философия для философа то же самое, что вода для водолаза или лес для охотника, или рыба для рыбака. Это образ жизни. И этим всё сказано. Но ты ешь! Ешь!.. Жить ты тоже будешь у меня. Мне известно, что некоторые ученики предпочитают снимать гостиницу или квартировать у кого-нибудь. Но разве ты желаешь разорять своих родителей? Не так ли, Иоганн? Тем более, видно, что ты совсем не изнеженный патриций.
— Но не стесню ли я вас своим постоянным присутствием, господин Пихтельбанд? Не стану ли я помехой вашим ученым трудам?
— Можешь называть меня Учитель…Конечно, стеснишь, если не будешь выполнять моих инструкций. Поверь мне, они не очень обременительны. Вход в твою комнату отдельный, но это не значит, что ты можешь там устраивать попойки или приводить сомнительных девиц, или еще что-нибудь такого же рода.
Иоганн почувствовал, что краснеет. В это время один из сидевших за соседним столиком поднялся и не вполне твердой походкой приблизился к их столику, отвесив легкий поклон. На вид ему было чуть более тридцати лет. Чистая свежая рубашка, хорошо отутюженные брюки и лакированные дорогие башмаки свидетельствовали о том, что он никак не был завсегдатаем заведений, где подаются горячительные напитки. Однако и самый благовоспитанный человек позволяет себе время от времени расслабиться.
— Уважаемый господин Пихтельбанд! — проговорил он, опершись одной рукой о край столика и повернувшись к Учителю. — Простите меня, что во время трапезы я лезу к вам с разговором, но у вас почему-то для меня никак не находится свободного времени. Ни в университете, ни дома.
— Карл! Я еще раз повторяю вам, что работа ваша интересна, но это Бред. Хотя читать его довольно занимательно.
— Однако позвольте, профессор!
Он бросился назад к своему столику, достал из портфеля, стоявшем на свободном стуле, рукопись и вернулся к ним.
— Посмотрите! Это новый вариант. Уверяю вас…
— Карл!
Учитель умоляюще сложил руки на груди.
— Я читывал уже шесть ваших вариантов. И каждый из них всё более и более бредовый. У вас неплохой стиль. Попробуйте заняться сочинительством. Да-да! Внешне всё выглядит стройно и логично. И очень убедительно. В чем-чем, а в этом вам не откажешь. И я уверен, что у вашей доктрины появится много сторонников. Проповедник вы великолепный! Но как бы то ни было, еще раз повторюсь, это бред! И опасный бред!
— Отчего же, Учитель? Почему?
— Потому что сам почин бредовый. Вы пытаетесь на песке построить дворец. Вы начинаете с того, что вся человеческая история не более и не менее как борьба классов. И на этом постулате развиваете всю свою теорию.
7
После ужина, который в какой-то степени примирил Иоганна с разительной переменой, произошедшей в его жизни, Учитель предложил прогуляться по городу.
— Сидеть в четырех стенах мы всегда успеем, — сказал Учитель. — Ты поближе познакомишься с нашим городком. К тому же сегодня такой восхитительный вечер. Сидеть целыми днями в доме, офисе или цехе завода — это совершенно противоречит нашей животной природе. Наш древний предок возвращался в свою землянку, шалаш или пещеру лишь для того, чтобы переночевать, отогреться или переждать непогоду, впрочем, как это делает и любой зверь. Большую же часть своей жизни он проводил на свежем воздухе, на лоне природы, которая давала ему всё, что необходимо для жизни. Он охотился, занимался земледелием, пас скот… И это пребывание в естественной среде делало его частью этой среды, он постоянно ощущал неразрывное единство с ней. Поэтому он так прекрасно ее знал и ориентировался в ней, и понимал, что только развитие внутренних способностей позволит ему выжить. Ему необходимо было быстро бегать, быть сильным, ловким, уметь обманывать своих врагов и владеть еще десятками разных навыков. Ну, а самое существенное — он должен был постоянно изучать окружающую его среду, иначе бы ему просто не выжить. Ведь и современный дикарь прекрасно чувствует себя в условиях, которые для нас являются экстремальными. И в то же время он с трудом адаптируется к современному комфорту.
Они прогуливались по узкой улочке, зажатой многоэтажными домами, и Иоганн жадно рассматривал незнакомые места, чужие лица и особенно пристальным взглядом провожал встречавшихся на его пути девушек. Однако слова Учителя не пролетали мимо его ушей. Он слушал и понимал то, что ему говорил Учитель. И в то же время он был безразличен к его речам. То, что говорил ему профессор, было для него чем-то вроде аккомпанемента к главной теме.
— Мы с тобой не выживем и трое суток в пустынях Австралии или дебрях Амазонии, если с нами
