да наплевать с высокой колокольни на все эти приметы, и вот тут они втроём на меня и вышли. Замполит плотно взялся за субтильного очкастого лейтенанта, видно было, что этому репортёру звание дали только затем, чтобы от него в частях не отмахивались так уж сильно, и в их разговоре уже мелькали фразы про наглядную агитацию и боевые листки, про процент охваченных чем-то там и прочее, очень заинтересовавшее, кстати, этого лейтенанта. Шёл живой разговор и на меня они едва посмотрели, да и то замполит просто оглянулся на эту девушку-сержанта и указал в мою сторону пальцем, вот, мол, вам обещанный натурщик.
— А что, — выбралась она из-за их спин и подошла ко мне метра на два, вроде как чтобы бросить профессиональный взгляд. Осмотрела с ног до головы оценивающе, так цыгане смотрят на лошадь, и заявила, забыв поздороваться, — Неплохая фактура! Есть, с чем поработать!
Замполит с лейтенантом притормозили в разговоре и посмотрели на меня, но я дал им лёгкий знак рукой, мол, не беспокойтесь, всё нормально. Конечно, того же Димку Говорова, да и не только его, эта столичная штучка просто убила бы наповал этой своей «фактурой», причём с гарантией, но тут был я.
А я, да что я, свою закалку медными трубами я уже прошёл, немного преждевременно и незаслуженно, правда, ну да что уж теперь, тем более что вот, пригодилось же. В училище до войны мне платили семьсот рублей ежемесячного денежного довольствия как инструктору, получалось раза в два побольше чем у мастера на заводе, и это при бесплатном питании по форме 8а — а там был и шоколад, и всё, что хочешь. Форму нам пошили специально каждому, как на выданье, по фигуре, а я ещё до войны плотно занимался гимнастикой на снарядах, успел набрать на довоенном питании килограмм десять мышц, да и потом это дело не бросил.
Так что, когда мы выходили на вечерние прогулки и шли по улицам, хорошо одетые, в своих длинных синих шинелях, в хромовых ворошиловских сапогах — чёрт, да нам аплодировал весь город! Отношение к нам было самое хорошее, а уж девушки нам улыбались так, что… Да и замполит не зря сказал, что морда у меня плакатная, а ему можно верить. Вот потому так и вышло сейчас, что для меня этот самый её столичный шик был что слону дробина.
— Неплохая фактура, да, — скучающим тоном согласился я с ней, — повезло вам. А теперь, товарищ сержант, подойдите и обратитесь как положено.
Девушка возмущённо вспыхнула и обернулась к тем двоим, ища поддержки, но замполит просто кивнул мне и со спокойной душой потащил очкастого лейтенанта в свою землянку, показывать столь милые его сердцу графики и прочую наглядную агитацию.
— Выполняйте приказ, — вновь всё тем же ровным тоном посоветовал я, и она подчинилась, да и что ей было делать. Девушка медленно, борясь с собой, отошла от меня, а потом резко развернулась и, вскинув правую руку в воинском приветствии, врубила строевой шаг.
— Товарищ старший лейтенант! — выкрикнула она мне прямо в лицо, остановившись в паре метров, чуть ближе, чем надо было, — сержант Рябинина! Разрешите обратиться!
— Разрешаю, — сказал я и, видя, что она замялась, с удивлением понял, что она просто не знает, как там дальше нужно, — и можете своими словами. Хотя строевую подготовку вам надо бы подтянуть, сержант Рябинина. Учтите, пожалуйста, моё замечание на будущее.
— Прибыла в ваш полк в командировку, как фотокорреспондент, от фронтовой газеты, — выдохнула она и отвернулась, прикусив губу, в уголках глаз её появились злые слёзы и больше, как я понял, разговаривать со мной она не захотела.
Пока сержант злилась, я успел рассмотреть её и решил, что прав был Олег и что зря я с ней так, можно было бы и полегче, она бы поняла и простыми словами. А вообще хорошая была девушка, отчаянно рыженькая, в веснушках, с большими тёмно-синими глазами и, несмотря на напускной лихой вид, домашняя донельзя. Хотя форма на ней сидела как влитая, тут она постаралась, да и фигурка в этой самой форме была, как у нас иногда говорят, с высоким центром тяжести — спортсменка, наверное. На животе у неё болталась самая настоящая «лейка», висевшая на перекинутом через шею ремне, это я тоже оценил. Такую не враз и достанешь, у нас ведь и «ФЭД» за удачу можно считать.
— А уж как мне обидно было, — вдруг по-простому сказал я, и она чуть вздрогнула, — с утра готовился, ждал, мылся-брился, и тут на тебе — фактура, говорят. Один-один. Так что давайте мириться, товарищ Рябинина.
Я протянул ей руку, но она отвернулась ещё дальше, чтобы проморгаться, и мне пришлось продолжить:
— Если захотите, буду позировать вам во все стороны света, прямо как настоящий индеец, и слова против больше не скажу, — она чуть хихикнула и, наплевав на обиду, вытерла слёзы рукой. — Меня, кстати, Александр зовут, Артемьев. Можно просто Саша. И давай на ты, ладно?
— А я Марина, — она повернулась и пожала мне руку, лёд был сломан, — очень приятно, Саша. Только почему как индеец?
— Ну, как же, — я картинно повернул голову влево, чуть задрав её и выпятив нижнюю челюсть, ведь именно так, по моему мнению, выглядели настоящие индейцы, — вот, как гордый орёл!
— Очень, очень хорошо! — вдруг засуетилась она вместо ожидаемой улыбки, начав хватать свою «лейку», — вот так и стойте! Прямо находка! Я сейчас!
Я расправил плечи и приосанился, гулять так гулять, и она, быстро проверив настройки фотоаппарата, сделала пару тщательно выверенных кадров, причём чуть присела передо мной, для геройского ракурса снизу-вверх.
— А ловко ты, — без тени лести похвалил я её, — вот теперь чувствуется, умеешь.
— Так ведь я училась у самого Штеренберга, — объяснила она, очень довольная тем, что я сумел оценить её квалификацию. — По-настоящему, на портретиста. Вы себе даже не представляете, Саша, как…
— Ты, а не вы, — перебил я девушку, — договорились же!
— Хорошо, — с некоторым усилием согласилась она, а я подумал, что вот Олег снова оказался прав. Пожалуй, что перед ним она бы пересилить себя не смогла, — ты. Так вот, ты не представляешь, как он нас учил! И «лейку» вот эту, — тут она потрясла передо мной фотоаппаратом, —
