— Подъезжайте, — сказал механик постарше и плотно прикрыл дверь, из которой выбивался свет. — Амон с вами?
— Шеф сказал, что может отдохнуть.
— Тогда ладно... — механик облегченно вздохнул. — Не брали бы вы его вообще.
— Почему? — Юрик присел на деревянный брусок.
— А! — слесарь махнул рукой, опасливо покосился на дверь. — Помощи никакой, одна кровища. Из-за него по ножу ходим... Одно дело угон, другое — убийство.
— Шефу виднее.
— Ничего ему не виднее! Смотрите, ребята... А то знаешь, поговорка есть про веревочку, которая вилась-вилась да и оборвалась. Слышал?
— Ладно, хватит. Как говорит наш лучший друг Амон, моя твоя не понимай — иди к ядреной матери!
С ржавым душераздирающим скрипом дверь медленно открылась и в светлом квадрате возникла низкорослая, широкоплечая фигура Амона. Он некоторое время молча смотрел на яму, на стеллажи, на которых остались лишь инструменты, потом его сонный взгляд скользнул в сторону Юрика, переместился дальше и, наконец, уперся в механика.
— Нехорошо говоришь, дорогой. Не надо больше так говорить.
— А как надо? — взвился тот.
— Как хочешь, дорогой. А так — не надо. Моя обижается.
Амон отступил на шаг в комнату и дверь за ним с тем же невыносимым скрипом закрылась. Повернувшись к механику, Юрик развел руками в стороны — вот так-то, дескать.
* * *
Была уже глубокая ночь, часов около одиннадцати. Город в это время становился совершенно пустым. Засидевшиеся в гостях люди оставались на ночь, не решаясь выйти на улицу. И не осень была тому виной, не прошедший дождь, не похолодание — люди боялись за свою жизнь. Газеты каждый день сообщали о десятках квартирных краж, об убийствах и изнасилованиях, о перестрелках в центре города с применением автоматов, пулеметов, гранат. Обстановка мало чем отличалась от фронтовой, или уж во всяком случае от оккупационной. К восьми вечера можно было встретить лишь загулявших приятелей, да юнцов, которые по молодости и по глупости все никак не могли поверить, что и с ними может случиться что-то неприятное. Радость жизни оказывалась сильней предосторожности и доводов разума, но это продолжалось недолго — до первого ограбления, до первого изнасилования, до убийства человека, которого хорошо знал. Частники на машинах проносились без остановок и не соблазняли, не трогали их сердце ни красотки в шубейках, ни старички с кошелками, ни мамаши с детишками — все это могли быть подсадные утки, специально выставленные, чтобы заставить водителя остановиться. А потом обычное сообщение в уголовной хронике — выехал и не вернулся. Среднего роста, средних лет, среднего телосложения...
Юрик шел чуть впереди и его длинная изломанная тень путалась в ногах у Боксера и Сынка. Потом фонарь оказывался позади и теперь уже Юрик топтал тени своих приятелей. Шли, не разговаривая, внутренне" готовясь к тому делу, ради которого и вышли в это время. Не в самое лучшее время — к ночи повышалась бдительность владельцев машин, бдительность милиционеров, которые разъезжали на машинах по несколько человек, не решаясь показаться в одиночку. Были вооружены они короткими десантными автоматами, переговариваясь по рации, напряженно вглядываясь в темноту и каждый момент ожидая нападения — такие автоматы хотели бы иметь многие.
Последнее время люди разобрались в старых «мерседесах» и «опелях», покатались на них и успокоились — потянулись к отечественным «жигуленкам». И рэкетиров нечего дразнить собственным благополучием, да и починить всегда можно в случае какой-нибудь дорожной незадачи. А происшествий становилось все больше, атмосфера на дорогах устанавливалась прямо-таки грозовая. Грузовики в открытую охотились за легковушками, явно отдавая предпочтение иностранным моделям, поддавали их из шалости и озорства, от хорошего настроения и дурного воспитания, притирали к обочинам, вынуждая на полном ходу сворачивать на пашню, в лесок, в придорожные канавы. Те кувыркались, мялись, горели, а самосвалы шли дальше, весело попыхивая выхлопными трубами.
Что-то в приятелях настораживало редких прохожих и все стремились обойти их стороной, спешно перебегали на противоположную сторону улицы, ныряли в ближайшие подворотни, якобы по нужде прятались в кусты, лишь бы пропустить, не столкнуться с лениво шагающей троицей. Прохожие напрасно их опасались — сегодня они никого не трогали. Цель была намечена заранее и все трое хорошо знали куда идут, зачем и не отвлекались на мелочи. За сотню метров до цели они остановились, стараясь расположиться так, чтобы оказаться в тени — из многих окон за ними в этот миг наверняка наблюдают опасливые, настороженные взгляды автовладельцев.
— Слушай сюда, — сказал Юрик, подождав поотставших приятелей. Тяжелые надбровные дуги скрывали его глаза и только в свете фонаря из-под бровей иногда вспыхивали маленькие искорки. — Даю установку...
— Да ладно тебе! — нервно перебил его Боксер. — Нашелся еще Кашпировский! Не трясись. Чую — все будет отлично.
— Заткнись! — проговорил Юрик, в возбуждении поправив пучок волос на затылке. — Я говорю это не для тебя и не для Сынка, понял? Говорю это для себя. Я сам хочу быть уверенным, что ты услышал, что требуется, и твоя дурь не помешает сделать дело. Повторяю — даю установку.
— Давай-давай, — кивнул Боксер с преувеличенным послушанием. — Умные слова всегда приятно слушать.
— Если перебьешь еще раз, возвращаемся. И я докладываю шефу, что дело не состоялось по твоей вине. Объясняйся с ним сам. Понял? — Юрик захватил на груди низкорослого Боксера все одежки и с силой притянул к себе. — Если ты задышишь громче обычного, я поворачиваюсь и ухожу. Морду твою я бить не буду. Вопросы есть?
— Виноват, — Боксер покорно склонил голову.
— Сынок?
— Все понял. Я и раньше все понимал.
— Делаю третью попытку... Клиент прибывает с минуты на минуту. Сынок подходит к нему в тот момент, когда тот откроет дверцу, чтобы выйти из машины. Сынок подходит к нему с самыми вежливыми словами, которые только найдутся в его красивенькой головке...
— Обижаешь, Юрик, — успел вставить Сынок, но негромко, чтобы не прервать наставления Юрика.
— Ты говоришь «извините, пожалуйста...» Или что-то в этом роде. Он поворачивает к тебе свою поганую физиономию и ты тут же, в ту же секунду пускаешь ему в глаза струю газа. Но смотри не перестарайся, иначе мы сами не сможем потом сесть в машину. Пока клиент страдает и мается, Боксер берет его за шиворот и оттаскивает в сторону. Можно к нему даже слегка приложиться, если он почувствует себя недостаточно плохо. Но предупреждаю — осторожно. Одна мокруха у нас сегодня уже есть.
— Амон... — начал было Сынок, но Юрик остановил его.
— Заткнись. Амона здесь нет. Здесь мы. Боксер отволакивает старика в сторону. Сынок в это время уже сидит справа, я за рулем. Сынок открывает заднюю дверцу и впускает Боксера. И сматываемся. Вопросы есть? — Юрик хмуро посмотрел на своих подчиненных. — Вопросов нет. А вот и он...
