— Понял, — ответил я.
— И сколько осталось, Майк... — Это был не вопрос, и он не требовал от меня выражения сочувствия и утешения. На уме у него было нечто совсем другое.
Я ответил:
— В любую минуту, дружище. Ты подошел к самому краю... Возможно, они сочли, что лучше оставить тебя в покое. Что будет лучше, если ты войдешь туда один. Это... совсем не больно...
На губах его мелькнуло подобие улыбки, на лице отразилось облегчение.
— Послушай, — прошептал он, — что бы ты сделал, если б... в руках у тебя оказались... восемьдесят девять миллиардов долларов?..
— Купил бы новую машину, — ответил я.
— Я же сказал... восемьдесят девять миллиардов, Майк...
Я приготовился было отшутиться, но слова так и замерли на губах. Теперь глаза у Дули были ясные-ясные и смотрели прямо в мои. А на лице возникло какое-то странное выражение. Он умирал, это несомненно. И то, что он только что сказал правду, тоже не вызывало сомнений.
Я тихо заметил:
— Только у правительства могут быть такие огромные деньги, Дули.
Спорить он не стал.
— Верно. На то оно и правительство. И у него... все есть. И люди, и налоги, и солдаты, и больше денег... чем можно себе представить. Но их почему-то никто не видит, этих денег... они не хотят, чтоб их видели.
Я, слегка хмурясь, смотрел на него, и он понял — я догадался, о чем идет речь. И глаза Дули улыбались — до тех пор, пока не начался очередной приступ боли. И я понял, что вот это и называется агонией. Он не хотел, чтоб я говорил, потому что должен был успеть сказать мне что-то еще, самое важное, но времени уже не осталось.
— Они оставили... восемьдесят девять миллиардов, Майк... Миллиардов, ясно? И я знаю, где... эти деньги, а они — нет, не знают, — и тут искорка в глазах потускнела.
Он еще шевелил губами, слова были еле различимы. И я склонился над ним совсем низко. И вот тихим, но многозначительным шепотом он добавил:
— Ты... сможешь... узнать... где они. — Глаза так и остались открытыми, только последняя искорка жизни в них угасла. Они принадлежали мертвецу.
Пат поджидал меня в холле. Не было нужды сообщать ему, что Дули умер. Все было написано у меня на лице. Полузалеченные раны в боку снова заныли, кожа натянулась, когда я, наклонившись, смотрел, как умирает мой старый друг. При мысли о том, что он сообщил по спине пробежал озноб и боль вонзилась в мозг. А потому я остановился и ухватился за спинку кресла.
Пат спросил:
— Ты как, нормально?
— Все в порядке, — солгал я. — Просто еще не привык так много ходить.
— Врешь. Давай садись.
Я уселся рядом с ним и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Пару минут спустя почувствовал, что вроде бы прихожу в норму.
Пат знал, что Дули умер.
— Сильно мучился? — спросил он.
Я кивнул.
— Он испытывал страшную боль... Черт, он просто с ума сходил от боли. — Обернувшись к Пату, я спросил: — Как все-таки это произошло, а, Пат?
— Почему раньше не спрашивал?
— Просто не знал, смогу ли это вынести. Я ведь и сам недавно побывал почти что на том свете.
— Ну, как сейчас, получше?
— Все прекрасно, Пат.
— О'кей. Он был дома. Один. Только что пришел, вскоре после девяти, ужинал в какой-то забегаловке. Сидел, читал газету, заполнял квартирные счета. Начал было заполнять пятый, и последний, и тут это произошло. Ожогов от пороха на коже не обнаружено, так что стреляли не с близкого расстояния. Ну и он свалился со стула. А падая, случайно прихватил телефон. Трубка слетела с рычага, но внутри аппарат не сломался. И ему удалось набрать 911 и сообщить оператору, что в него стреляли. Они проследили, откуда сделан звонок, приехали и отвезли его в больницу. Почти все время был без сознания. Пришел в себя лишь за несколько часов до твоего приезда. Врачи не разрешали пускать к нему посетителей, но...
— Он узнал того, кто в него стрелял?
— По всей видимости, нет. Да и потом, это было бы сложно. Дверь оказалась не запертой изнутри на замок. Кто-то просто выбил ее ударом ноги, увидел Дули, сидевшего футах в пятнадцати, и всадил в него три пули из «магнума» 357-го калибра. У преступника было достаточно времени, чтобы смыться. И, разумеется, ни одного свидетеля не объявилось.
— Оружие проследить удалось? Я имею в виду, по пулям?
— Нет. Такое продается в каждой оружейной лавке.
— Что говорят ребята из лаборатории?
— Да ничего существенного. Стрелявший в комнату не входил, палил прямо с порога. Чуть выше дверной ручки и на косяке — следы пороха. Так что совершенно очевидно, откуда он стрелял.
— Ну и что скажешь, Пат?
На секунду он опустил глаза, задумался, потом ответил:
— Учитывая ситуацию в целом, кому-то крупно повезло. Он сказал тебе, на кого работал, Майк?
— Да, — ответил я. — Сказал. На Лоренцо Понти. Но работа не была связана с внутренними делами мафии. Он был...
— Знаю, — перебил меня Пат. — Он был свободным полевым игроком. Мастером на все руки, нечто вроде управляющего в имении Понти. Парнем, отвечающим за состояние этого имения. Первым делом мы проверили его карточки соцобеспечения, и тут же все стало ясно. Он сказал тебе это?
— Сказал, — коротко ответил я. И не стал продолжать. Последние слова Дули предназначались мне одному. Если б он хотел, чтоб и Пат тоже знал, позвал бы нас обоих.
— Но ведь он... наверняка сказал тебе больше... — многозначительно заметил Пат.
Я снова кивнул.
— Сказал, что в рядах мафии замечено волнение. У них неприятности.
— Это мы и без него знаем. И у мафии всегда неприятности.
— Не в том смысле. Там наметился раскол. Дети поднялись против родителей.
— И об этом тоже известно. Наблюдается последние шесть лет. Просто во главе кланов оставались ребята, которые управляли ими, как в прошлом веке. Ну и понятное дело, молодым это не нравится. И они тоже хотят иметь толику власти.
— Думаешь, они ее получат, Пат?
— Со временем. Если не силой, то в конце концов просто унаследуют.
— И сколько же старых донов умерло или отошло от дел?
— Ты ведь читаешь газеты, Майк. Осталось их... по пальцам перечесть. Правда, некоторые умерли при несколько странных обстоятельствах... Но, с другой стороны, что ты хочешь? Возраст дает о себе знать. Да и потом, если их даже кто-то и прихлопнул, нам-то что за забота?
Пат усмехнулся и вытянул длинные ноги.
