бокалов… но не еда. В конце альбома молодожёны торжественно сфотографировались с огромным многоступенчатым тортом, с фигурками жениха и невесты наверху. Тарелок с кусками торта тоже не сфотографировали.
— Ань, а что они едят?
Все трое уставились на меня.
— Ну правда, девки, я весь альбом пролистала — не видно еды в кадре. У них что, не принято блюда фотографировать? Примета какая-то?
— Дай-ка мне! — Ленка властным жестом (сразу видно — будущая руководящая медичка) забрала у меня фотоальбом, и они втроём с пристрастием пролистали его до конца.
Мы уставились друг на друга.
— Давайте я другой альбом принесу! — предложила Аня.
Некоторое время назад свадьба была у ещё одной родственницы. Тот альбом, правда, мы уже чуть не до дыр засмотрели — уж больно у невесты было платье красивое — но вопрос меню не поднимался.
Второй альбом порадовал нас примерно теми же ракурсами…
— О! — хором воскликнули мы.
За спинами очень красивых, нарядных гостей, на фоне идеальной зелёной лужайки и свадебных декораций стоял офигенно красивый стол. Золочёный фарфор, хрусталь, множество цветов в ассортименте. Но рассмотреть, что там лежит на блюдах, было решительно невозможно.
— Листаем дальше! — скомандовала Ленка.
Через три разворота нам повезло. Фотограф снял молодоженов, сидящих во главе стола, вместе со здоровенным куском свадебного пиршества. Или не пиршества? Как вообще назвать праздничный стол, если всё шикарно, а еды почти нет?
— Может, они уже всё съели? — предположила Ирка.
Мы снова уставились друг на друга. Анна решительно сгребла оба альбома и направилась за разъяснением к своей маман. Спустя пару минут она вернулась и авторитетно заявила, что стол так выглядит, потому что бо́льшую часть блюд штучно разносят официанты. Это ж Европа! Цивилизация! Но некая нотка неуверенности в её голосе заставила меня усомниться в истинности этой версии. Ну правда — зачем тогда все эти подносы и тарелки? Наставили бы букетов, да и всё.
Девки тоже скептически поджали губы, но высказываться не стали. Да и я не стала. Всё-таки, фотки красивые. Хотя осадочек остался. По меркам Сибири, стол был просто пустой. У нас себе такого не позволял никто, даже в самые голодные годы в самой бедной семье.
И вовсе не немецкая это традиция, по крайней мере, у местных русских немцев — да хотя бы у Аниной мамы — стол всегда ломился.
Ну, что это, в самом деле…
Чтобы сгладить неловкость, я спросила про «Бурду».
— Чё шить собралась? — деловито поинтересовалась Ирка.
— Да мама оставила кусок ткани, платье хочу, — поделилась я. Про новое знакомство и возможное свидание ничего говорить не стала. Это потом, если всё срастётся, можно будет обсуждать. Да и то, с Аней разве что.
Я вытащила из пакета ткань, и девки начали шумно примерять его перед зеркалом — сперва на себя, потом на меня, сошлись в том, что цвет мне хорошо подходит, и плавно перешли к журналам. Три «Бурды» подходили нам не очень — в них была зима и осень, и даже те платья, которые предлагались на новогодние карнавалы и прочие праздники, как-то нас дружно не впечатлили. А вот две — вполне на летний сезон. Мне лично особенно понравилось одно платье — как я люблю, облегающий верх, расклешённая юбка. Юбка, правда, предполагалась в пол, поскольку модель была свадебная. И ткани на неё требовалось почти в три раза больше, чем у меня было.
— Да я не пойму, — всплеснула руками Ирка, — Почему ты всё в длинном ходишь?
Почему-почему… Никому я в этом не признавалась, но мои подростковые комплексы никуда не делись. И глядя на себя в зеркало, мне всё казалось, что что-то не так. То недостаточно худая, то разрез глаз не тот, то ещё какая фигня. В частности, вот — ноги.
И тут они совместными усилиями как-то из меня это признание выжали.
— Глупости какие! — сурово заявила Ленка, — А ну, иди сюда, к зеркалу!
Они выстроились у трюмо, поддёрнув юбки выше колен.
Ленка в школе была полновата, но весь год в меде (ну, в мединституте), забив на больные почки, активно занималась фитнесом и теперь, сохранив достаточно крупные формы, была прямо образцом элегантной леди.
Ирка — совершенно для меня удивительный феномен. При всей своей обыкновенности, она была настолько неколебимо уверена в собственной неотразимости, что это каким-то образом транслировалось окружающим мужчинам. Ирка на себя в зеркало смотрела гордо. Неважно, что видели мы — она видела истинное великолепие.
А Аня — тип для Сибири крайне редкий. Ей в наследие от матушкиной немецкой половины достались голубые глаза и натуральные светлые волосы. У нас на все пять школьных классов всего три-четыре таких блондинки и было, так что там вообще можно было ногами пренебречь, хотя и ноги при этом были ничего себе.
Я кряхтя сползла с дивана, встала между ними и тоже задрала подол.
Вот чего мне не хватало! Сравнения!
Внутренний голос сказал: Оля, а не пора ли заканчивать маяться дурью? Ты посмотри, какие ножки! И вообще, как там?.. Неси себя как королева, вот!
— Короче, я считаю так, — высказалась Ирка, — тебе надо раскроить верх, а из остатков — юбку, насколько хватит. Лишь бы задницу прикрыть.
На этой оптимистической ноте тётя Маша, Анина мама, позвала нас пить чай. В зале заорали часы с кукушкой. Я всполошилась:
— Это сколько уже?
Анна заглянула, посмотрела на часы:
— Десять.
— Ой, я домой! Я бабушке обещала, да и шприцы опять у нас валялись.
— Да ты чё, не ходи одна, мы тебя проводим! — руководящим голосом объявила Ленка.
Они с Иркой жили с другой стороны Областной больницы, через горку, и были не просто соседками по дому, а прямо по одной лестничной площадке, квартиры через стенку. Поэтому они свято верили, что охраняют друг друга, и уж на двоих-то никто не нападёт.
Ну, раз проводят — я позвонила домой, предупредила, и мы пошли угощаться вкусной тёти Машиной стряпнёй — чесночными булочками и дивными плетёными косичками, запечёнными на пару (типа как позы, но по-другому, я сама не очень поняла, как это делается), которые назывались, кажется, крумпенкюхль… Ой, п-моему, сейчас соврала, ну да ладно. Было вкусно, главное. Вот.
Выгреблись мы от Аньки почти в одиннадцать. Я позвонила бабушке, что выдвигаюсь, а то будет долго меня в глазок разглядывать. Во дворах было темно уже, хоть
