1
— Это очень хорошо, что у Чёрного Малика был двойник. Это очень хорошо…
Бондарев пожал плечами. Он не видел в этом ровным счётом ничего хорошего.
— Это значит, — продолжил Директор, — что его очень ценят. Хорошие двойники дорого стоят, и нет смысла заводить их для всяких «шестёрок». Раз в Чёрного Малика вкладывают деньги, значит, надеются им воспользоваться. Значит, мы на верном пути, мы занимаемся правильным человеком.
— Но лучше бы это был не двойник. Тогда бы я знал, что мы завалили в Милане правильного человека, — сделал собственный вывод Бондарев.
— А сейчас тебя что, совесть мучает? Думаешь, была ли у несчастного двойника семья? Я точно знаю, что у Воробья семья была.
Бондарев молча кивнул и посмотрел вправо — там, за линией чахлых берёзок, стояла небольшая группа людей, следивших за тем, как в землю опускается гроб. Это и была семья Воробья. А то, что находилось внутри заколоченного гроба, к Воробью никакого отношения не имело, поскольку умер Воробей в Италии и кремирован был там же, посреди шоссе, ведущего от аэропорта к городу. В семье искренне считали, что Воробей занимался каким-то бизнесом, связанным с текстильным производством, этим объясняли его постоянные разъезды, но Италию объяснить было бы сложновато, поэтому официально Воробей погиб в автокатастрофе под Липецком, оттуда же и прибыл закрытый гроб.
Жара в Москве стояла такая же, как и на Средиземноморье, только вот моря поблизости не было, оттого было особенно тягостно. Похоронную церемонию проводили побыстрее, чтобы никто от жары и нервного напряжения не рухнул в обморок. Тем более что большую часть прощающихся с телом составляли пожилые женщины, подруги матери Воробья.
Гроб опустили и стали забрасывать его землёй. Никаких тебе салютов, никаких почётных караулов и посмертных награждений. Ничего этого нет и не будет. И если вдруг Бондарев сам когда-нибудь…
— Так, значит, там был Акмаль, — Директор прервал не слишком радостный ход его мыслей.
— Абсолютно точно, — подтвердил Бондарев, вспомнив чуть располневшего смуглого красавчика в сопровождении карабинеров. — Он все и организовал. Как-никак начальник отдела международных контактов турецкой разведки. Итальянцы не могли ему отказать.
— Получается, Чёрного Малика опекает Акмаль.
— Получается так. Может, турки хотят снова отправить его на Кавказ?
— Если кто и хочет куда-то отправить Чёрного Малика, то только не турки. — Директор почувствовал недоуменный взгляд Бондарева и пояснил: — Акмаль был в Италии без ведома начальства. Самодеятельностью занимался. А люди, которых ты там пострелял…
— Его собственная команда?
— Что-то в этом роде. Палестинцы, турки, чечены — сборная, короче говоря.
— Я мог бы догадаться, — угрюмо сказал Бондарев не столько Директору, сколько самому себе. Люди из микроавтобуса с красным крестом вели себя несолидно — стащить с трупа часы и немедленно нацепить себе на руку… Нет, это наверняка была частная лавочка Акмаля. Спецслужба непременно вывезла бы Воробья на базу и работала бы с ним долго и разнообразно. Эти же торопились, а потому переусердствовали. Бондарев вспомнил лицо Воробья, сведённые судорогой мёртвые скулы, запёкшаяся в углах рта кровь. Как выглядело под покрывалом остальное тело Воробья, лучше было не вспоминать.
— Давно Акмаль играет в свои собственные игры? — поинтересовался Бондарев.
— Вряд ли это его личные игры.
— А чьи?
— Информация проверяется, — выдал дежурную фразу Директор. — Кажется, они заканчивают, — он имел в виду родственников Воробья.
— Понял, — сказал Бондарев, но задержался ещё на пару слов. — Я на завтра назначил совещание с Лапшиным и другими… Насчёт Чёрного Малика. Что дальше делать будем…
— Отмени, — коротко сказал Директор.
— Как?
— Просто. Возьми и отмени. Сейчас обрабатывается информация, которую вы привезли из Милана. Вот когда её обработают, тогда и будет смысл совещаться.
— А сейчас?
— Я бы вообще не хотел тебя видеть в Москве.
— То есть?
— Поезжай куда-нибудь за город, отдохни, выспись. Смени обстановку.
— Да я не хочу…
— А я не спрашиваю, хочешь или не хочешь. Просто возьми и поезжай.
Бондарев скривился, но спорить не стал. Зачем спорить, если можно просто согласиться и не сделать. Директор кивнул в сторону ворот кладбища, и Бондарев, спохватившись, кинулся туда.
Он догнал ещё не слишком старую полную женщину в чёрном, которую поддерживала под руку подруга.
— Извините, — сказал Бондарев. — Я не ошибся, вы — мама… — он вдруг с ужасом понял, что забыл имя Воробья.
— Да, — сказала женщина. — Я Андрюшина мама… А вы…
Вот так. Воробья звали Андрюшей. Бондареву стало совсем дурно.
— У нас с Андреем были кое-какие дела, — приступил Бондарев. — Бизнес. И он мне как-то одолжил деньги. Меня долго не было в Москве, вчера вернулся, а тут — такое горе…
— Ещё совсем молодой, жить да жить, — вздохнула подруга. — Такая трагедия… Эти машины…
— Я хотел бы вернуть долг, — Бондарев извлёк из кармана плотно набитый конверт. — Возьмите. Я очень сожалею. Очень.
И он торопливо зашагал к воротам кладбища. Примерно через месяц мать Воробья должен был навестить представитель одной малоизвестной страховой фирмы и сообщить, что её сын, оказывается, оформил несколько лет назад довольно выгодный полис, ежемесячные выплаты по которому начнутся в ближайшее время.
И это было практически всё, что можно было сделать. У Воробья не было ни звания, ни должности, ни записи в трудовой книжке. Он просто был, а потом его не стало.
Бондарев знал, что в его случае будет то же самое. Бронзовый бюст на родине героя не поставят, родную улицу не переименуют. Будет пара дальних родственников, могильщики и нарезающий неподалёку круги Директор. Эта картина, нарисованная в воображении Бондарева, регулярно нагоняла на него жуткую тоску. Бондарев не хотел такого конца. Чёрт с ним, с бюстом, и черт с ней, с улицей, но умереть Бондарев решил в девяносто лет, лёжа в постели с бутылкой красного вина в обнимку и наблюдая финальный матч чемпионата мира по футболу, где сборная России драла бы… Скажем, тех же итальянцев. Так будет гораздо лучше.
Приняв это важное решение, Бондарев повеселел. Через полтора часа Директор восстановил его эмоциональный статус-кво.
