отличие от Блиновых, оказались дома. Тетя Глаша, забрав из рук Андрея монетки и спрятав их в карман передника, быстренько слазала в погреб, подняла наверх в небольшой, но глубокой лыковой корзинке три штофовые бутыли с молоком.
— Держи, Андрюша, спасибо, выручил.
— От чего выручил? — Недопонял Андрей, отдавая ей взамен полных принесенные с собой пустые бутылки.
— Так ты не слыхал что ли? — Обрадовалась тетя Глаша от того, что может еще кому-то рассказать про постигшие ее семью трудности. — Монастырские-то служки, которых у нас, здесь, для проверки всех домов на предмет нечистой силы оставили, решили что не по чину им топать туда-сюда до монастыря пешком, вот и забрали у нас Гнедко вместе с телегой.
— Насовсем забрали? — Удивился такому произволу монахов парнишка. Все же лошадь с телегой больших денег стоит, это уже грабеж какой-то выходит.
— Не насовсем. Завтра обещали вернуть, как обратно к нам в улицу на ней приедут. Да только сегодня-то мне что остается делать? У меня ж молоко со сметаной непроданные в погребе киснут. А еще картошка с капустой и лук. Иван мой все это спозаранку покупателям на Ситцевую улицу развозил. Я сегодня с этим молоком так набегалась, что ноги гудят, а все равно пяток бутылок осталось. И ледник то у нас с прошлой зимы уже совсем растаял. Скисло бы молоко до завтра, как есть, скисло.
Выслушав расстроенную женщину, Андрей поспешил обратно, домой. Хоть, вроде успешно, с покупкой, возвращается, а на душе от рассказа Тюпиной беспокойно стало. Это что, завтра монахи могут и к ним домой завернуть с проверкой? Хорошо, если он в школе в это время будет, а ну, как нет?
— Значит, говоришь, монахи и завтра собираются с досмотрами по домам ходить? — Повторил отец вечером слова Андрея. Андрей ему сразу же услышанное рассказал, как только родитель возвратился со смены. — Тогда вот что, завтра ты слишком рано из школы не приходи. И еды с собой побольше с утра прихвати, чтобы до вечера хватило. А мы сейчас пойдем крысоловку и амулет плодородия в огороде прятать. Не положено нам, понимаешь, магию дома применять.
Наутро, все вчетвером, друзья пошли в школу. Обычная картина, только у двоих узелки с едой были обычного размера и легко влезли в сумку со всеми учебными припасами, а у Андрея с Семеном отчего-то получились значительно больше обычного, отчего в сумку они не влезли, и теперь обе руки ребят были заняты.
— Ты что, тоже от монахов бегаешь? — Тихонько спросил Семен своего соседа по парте, когда они, разложившись для уроков, расселись на своем месте.
— Ага, — также тихонько ответил Андрейка. В принципе, по уму, так ему бы и Семке признаваться не нужно было, вдруг сболтнет кому-нибудь, а там и вовсе молва разнесется, но подкупило сказанное приятелем слово «тоже».
Уроки, как уроки, прошли своей чередой, а потом двое друзей, практически не сговариваясь, откололись от группы ребят с их района, собиравшихся совместно возвращаться до дома.
— Пошли на старое кладбище, — предложил Семка другу, — там сейчас точно никого из народа не ходит.
— Да ну, на кладбище… — поежился Андрейка, — нехорошо как-то в таких местах гулять.
— Пошли, я часто там гуляю, — убеждал Семен, — тихо, спокойно, и лавочки, чтобы посидеть есть, и даже столики. — После чего выпучил изо всех сил глаза и посулил: — а еще я тебе там покажу что-то.
Андрей специальных планов, как ему проводить время до вечера, составить как-то не удосужился, потому позволил приятелю себя убедить.
Путь до кладбища вышел не такой уж дальний. Это до нового, действующего кладбища, где сейчас народ хоронили, было бы далеко идти, а старое, все заросшее разлапистыми деревьями и кустарниками, буквально на краю их города начиналось. Точнее, оно раньше тоже было расположено за городской чертой, и было не чисто городским, там и прочие жители окрестных сел и деревень своих умерших хоронили. Но потом поставили плотину для завода, с окрестных деревень народ съехался, чтобы там работать, для заводских работников городские власти нарезали целый район новых участков, впоследствии названный Колтомой, вот город и начал охватывать территорию старых захоронений.
— А пошли, я тебе свое тайное место покажу, — предложил Семка, когда они уже мимо крайних могил пробирались. Точнее, как могил, еле заметных бугорков земли, поросших высоченным сухостоем (октябрь как-никак на дворе, посохли травы). Кое-где уже и крестов на могилах не осталось: сгнили за десятилетия и упали.
Но такой заброшенный вид оказался только с края кладбища. Дальше памятники сменились с деревянных крестов на каменные надгробия, а кое-где и вовсе целые склепы со статуями скорбных ангелов возвышались. И прибрано тут оказалось не в пример лучше, чем с того края, откуда пришли мальчики.
— Вот, смотри! — Объявил Семка с гордостью, ткнув пальцем в одну из каменных табличек, закрепленных сбоку от низкого дверного проема, ведущего внутрь одной из довольно богато отделанных усыпальниц.
— Семен Глебович Кобылин, трехкратный уездный предводитель дворянства, — с трудом вслух прочитал Андрейка заплывшую наростами лишайника надпись.
— Это мой дедушка, отец моей матери! — С заметной гордостью в голосе объявил Семка. — Оттого я и от монахов хоронюсь, что от него ко мне часть магического дара перешла.
— А почему ты тогда не дворянин, если твой дед был аж дворянским предводителем? — Не удержался, спросил Андрей приятеля.
— Потому что моя бабушка в крепостных у него была, — нахмурившись, начал рассказывать свою историю Семен. А когда она мою мать родила, тот ей вольную дал и даже жениться хотел. А ему царь на то разрешение не дал, так и жили невенчанные. А потом дед умер, и его сын, который до этого служил в столице, вернулся и выдал мою бабушку замуж в город за вдовца Антипа Гущина. А потом моя мама выросла, вышла замуж, и у нее родился я. А тот дедов сын, который прогнал бабушку, так и умер бездетным. Так что я, получается, единственный продолжатель рода Кобылиных.
— А что за магия у тебя? — Набрался нахальства поинтересоваться у друга Андрейка. Так-то все расспросы про личную магию в народе не приветствовались, считаясь очень личным делом. Все равно, что предложить принародно раздеться.…Но Семка же сам этот разговор про свою магию начал.
— Телоконез моя магия называется, — очень важно объявил, практически похвастался
