вода.
— С такой как я?! — шикнула. — Ой, какие мы все идеальные, какие все распрекрасные. Прям нимб над головой светится. И зачем нам лампочки? Ты ведь все своим нимбом можешь освещать — экономия будет!
— А вообще чего было ожидать. С такой-то семейкой. Теперь понятно в кого ты такая. Дед — колдырь, и бабка — хабалка.
Ох, и зря он это зря. Глаза налились кровью.
Никто. Не. Смеет. Так. Говорить. О. Моей. Семье.
Какая бы она взбалмошная у меня не была.
— Вот как?! — ядовито выплюнула. — Они, значит, бегают вокруг него. Митенька добавки, Митенька «то», Митенька «се», а он, мурло неблагодарное, оказывается! Что-то ты как за милую душу уплетал стряпню от хабалки и заливал зенки наливкой от колдыря. Может мы все и не таких благородных кровей! Так высоко не летаем! Мы, Фроловы, поприземленнее будем! Ножками-ножками и по землице родной ходим! Люди мы простые, зато с душой открытой, а ты, — ткнула ему пальцем в грудь, — ни к богу, ни к людям! Ни слова, ни полслова из тебя не вытащишь! Как зверь мечешься — подойти страшно, накинешься, не приведи Господь!
— Вот и не подходи, значит! — заорал бешеным бизоном всегда спокойный Синицын.
— Больно надо, морда твоя свиная! — в тон ему заорала и потопала в комнату, громко хлопнув дверью.
— Стерва! — напоследок услышала, вместе с глухим звуком удара.
Глава 5
Через несколько минут входная дверь хлопнула. Ушел. Жаль, что не со своим барахлом.
Зла не хватает на этого Синицу! Гаденыш неблагодарный!
Схватив чистое белье, я потопала в душ, где все так же продолжила проклинать своего соседа. Зачастую ванные процедуры (масочки, скрабики и остальные женские премудрости) меня успокаивали, но сейчас я была настолько рассержена, что мне не помог бы и флакон валерьянки. Макияж выходил из рук вон плохо, а вдобавок еще и стрелки смазались. Рука, едрит мадрит, дрогнула. Еще птица эта дурацкая над душой села. Села и бдит в два ока!
— Чтоб тебя! — шикнула, швырнув подводку на стол.
Покосилась на время, вздохнув. Я опаздывала больше обычного. Непорядок. Поди, опять эта выскочка Алехина прискачет. Мымра! На мое местечко позарилась, небось.
К слову, Катька Алехина моя головная боль, моя палка в колесе, моя «та самая соперница», которой при встрече хочется выцарапать глаза и вытереть волосами пол. Терпеть друг друга мы не могли лет эдак с шести. Мало нам места на одной планете, и все тут!
«Крутая девчонка из параллели»
«Ей недавно такую мобилу подарили — закачаешься!»
«Видела платье на диск
отеке? Говорят, мол, из самого Милана притаранили»
«У Алехиной тусовка намечается! Ее пращуры свалили на дачу. Будет даже ди-джей!»
«А Алехина встречается с Игорем Соколовским. Прикинь? И как она его только захомутала?»
Как-как? Узрела своими глазищами лупатыми, как Игорек меня провожал, и целоваться лез, вот и захомутала. Дала, наверное, я-то только дразнила. И на тусу ее тухлую не пошла. И платье у меня было не хуже, а даже лучше. И вообще, самой крутой девчонкой параллели была я!
Алехина не дала мне спокойно выдохнуть и перекреститься даже после выпуска. Увы, судьба оказалась той еще шутницей-озорницей, поэтому после потрясного лета, когда я ступила ногой за порог альма-матер первым, что попалось мне на глаза была Катька.
Будучи человеком, скажем так, не особо ответственным, то естественно все собрания нашей новоиспеченной группы я пропустила по причине тяжелой формы похмелья. И, конечно же, когда первого сентября до моих ушей донесся ее голос, подобный поросячьему визгу:
«ИДЕ-164!»
Я была на грани нервного срыва или убийства. Клянусь, я уже представляла, как пускаю слезу над ее надгробием, но девки удержали меня от этой глупости. Поэтому, конечно же, в отместку этой вопиющей несправедливости я отбила у нее парня, что впоследствии оказалось не такой уж замечательной идеей. Отделаться от него оказалось куда сложнее, чем закадрить.
С тех пор мисс зануда не придумала ничего лучше, чем подбирать за мной объедки. Уж не ведаю, каким чудом, но стоило мне только расстаться с моей не лучшей половинкой, как она тут как тут. Спешит на помощь, дабы подставить свое женское плечо и насолить мне. И все было вполне терпимо, пока она не позарилась на Синицу.
Кружит вокруг него, как коршун. Впрочем, это полбеды. Остальная ее часть заключалась в том, что Алехина своими кривыми ногами доковыляла дальше. Совершенно «случайным» образом стала заниматься моделингом, раскручивать свой инстаграм и сниматься у тех же фотографов, что и я. Совпадение? Не думаю…
Воображение нарисовало картинку пьяного Синицына в утешающих объятиях этой зануды. От этого меня передернуло, а помада, что я держала у губ, мазнула по щеке. Нет. Не бывать этому!
Птица, словно в подтверждение моим мыслям, клацнула клювом и распахнула крылья, приземлившись на стол.
— Еда! Еда! Еда! — заголосило животное.
— Брысь! Брысь!
— Еда! Еда!
— Кыш! Нет у меня еды! Кыш!
В ответ мелкий невоспитанный засранец свистнул прямо из-под моей руки подводку.
— Еда! — взревело животное, отнюдь не попугайским голосом, и, взмахнув крыльями, повисло в воздухе.
— Эй! — всполошилась я. — Отдай!
Чертова птица вместо этого начала наматывать круги по комнате вереща одно единственное слово: «Еда!»
— Суп сварю! — пригрозила, бросаясь рысью за ней.
«Конечно, Фролова, чем же ты еще можешь заниматься, как не сражаться в интеллекте с животным, которое надуло тебя» — язвительно прокомментировал тот самый внутренний голос, когда птица вылетела из комнаты, и я, побежав за ней, врезалась в косяк.
— Твою дивизию! Ну, сейчас ты у меня попляшешь! — выскочила из-за двери, схватила веник и, оскалившись, принялась гонять этого Емелю!
