— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер.
Хм, таким он и был — до этого момента. При обычных обстоятельствах подобная встреча ничуть бы его не испортила. Высокая стройная женщина с кожей цвета кофе с большим количеством сливок и сахара. Высокий лоб, тонкий длинный нос, выдающиеся скулы и заостренный подбородок. Волосы заплетены в тугие косички, что мне обычно кажется вульгарным, но в данном случае выглядело вполне симпатично. Она была одета в то, что вы, вероятно, назвали бы жилетом без пуговиц, — поверх того, что вы, безусловно, назовете юбкой и блузкой. Жилет был алым, блузка — канареечно-желтой, а юбка — ярко-синей. Сочетание цветов могло бы показаться кричащим, но почему-то не казалось. На самом деле в этой цветовой гамме было что-то обнадеживающе знакомое, хотя я и не мог сообразить, что именно.
— Похоже, мы не встречались, — проговорила она. — Меня зовут Айзис Готье.
— Джеффри Питерс.
Черт побери, подумал я. Я ошибаюсь уже второй раз подряд. Я же Питер Джеффрис, а не Джеффри Питерс. Почему я никак не запомню такой пустяк, как собственные имя и фамилия?
— Могу поклясться, — продолжала она, — что вы только что вышли из двери, которая ведет на лестницу.
— Серьезно?
— Да.
Я-то помнил, что сегодня днем видел ее в вестибюле, и для этого мне не понадобилось смотреть на нее дважды. Забыл, во что она была одета тогда, но уверен, во что-то менее яркое, чем сейчас. И тогда я не обратил внимания на ее глаза. Теперь я заметил, что они васильково-голубые, что означало либо контактные линзы, либо генетическую аномалию. В любом случае эффект потрясающий. Таких потрясающих женщин я не встречал уже много лет и только молил Бога, чтобы пришел лифт и унес ее к чертовой матери из моей жизни.
— А эти двери закрываются автоматически, — продолжала она. — Их можно открыть только из холла, но не со стороны лестницы.
— Готье, — задумчиво протянул я. — Это ведь французская фамилия, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Был такой писатель, Теофиль Готье. «Мадемуазель де Мопен». Был у него такой роман. Неужели родственник?
— Конечно, — кивнула она. — Кому-нибудь. Но не мне. Как вам удалось попасть сюда с лестницы, мистер Джеффрис?
— Я выходил, — сообщил я, — а чтобы дверь не захлопнулась, заложил язычок куском бумаги.
— И эта бумажка до сих пор торчит в замке?
— Нет, сейчас я ее вынул, чтобы дверь функционировала как положено.
— Вы предусмотрительны, — тепло улыбнулась она.
Зубы у нее были ослепительно белые, губы полные… Кстати, я еще не упоминал ее голос — низкий, с легкой хрипотцой? Она была почти само совершенство, но мне не терпелось с ней распрощаться.
— А почему, — логично продолжила Айзис, — вам захотелось воспользоваться лестницей, мистер Джеффрис?
— Оставим формальности, — предложил я. — Зовите меня просто Питер.
«А вы зовите меня Айзис», — полагалось бы ответить ей. Но она лишь повторила свой вопрос. По крайней мере, к этому моменту я придумал ответ.
— Покурить захотелось, — заявил я. — У меня в комнате курить нельзя, нарушать правила я не хотел и решил подымить на лестнице.
— Вот чего мне не хватало, — заметила она. — Сигареты. Не угостите, Питер?
— К сожалению, последнюю выкурил.
— Какая жалость. Полагаю, вы курите очень легкие.
К чему это она?
— Видите ли, от вас совершенно не пахнет табаком.
— Неужели?
— Поэтому я не думаю, что вы вышли на лестницу ради сигареты. — Она потянула носом. — На самом деле я вообще сомневаюсь, что вы в последние годы брали в рот сигарету.
— Вы меня поймали, — обезоруживающе улыбнулся я.
Обезоружить ее оказалось ничуть не легче, чем отряд мичиганской милиции.[6]
— Безусловно, — согласилась она, — но на чем? Что вы делали на лестнице, мистер Джеффрис?
Черт побери, подумал я. Мы снова вернулись к «мистеру Джеффрису» — а ведь только что почти перешли на «ты».
— Шел в гости к одному человеку, — признался я.
— Да?
— К человеку, который живет на другом этаже. Я хотел пройти незаметно, потому что моему другу не хотелось бы, чтобы кто-то узнал об этом визите.
— Поэтому вы воспользовались лестницей.
— Да.
— Потому что, если бы вы воспользовались лифтом…
— Карл мог бы увидеть меня на экране камеры наблюдения.
— Вряд ли. А даже если бы увидел?
— Или я мог столкнуться с кем-нибудь в лифте.
— Вместо этого вы столкнулись со мной.
— Это да.
— В холле.
— Да. — Ожидающей этого проклятого лифта, добавил я про себя, который, очевидно, сломался, потому что в ином случае где его черти носят?
— И как зовут вашего друга?
— Этого я не могу сказать.
— Что ж, хорошо, — согласилась она. — Вы джентльмен, а это редкость в наши дни. Мужчина или женщина?
— Мне казалось, это вполне очевидно, — ответил я. — Вы только что назвали меня джентльменом, я назвал вам свое имя. Следовательно, я, разумеется, мужчина… О-о, вы имели в виду моего друга?
— Вы сообразительны.
— Мой друг — женщина, — признался я. — Но боюсь, это все, что я готов сообщить вам. А вот и ваш лифт.
— И вовремя, — ответила она, не делая ни малейшего движения в его сторону. — Иногда приходится ждать вечность. А она постоянно живет здесь? Или временно?
— А какое это для вас имеет значение?
— Она, должно быть, из постоянных. Иначе вы бы сняли один номер. И вероятно, она живет одна, не то вы бы встречались не у нее, а у вас в номере.
— Позвольте задать вам один вопрос, — произнес я.
— Один вы уже задали. Вы спросили, имеет ли для меня значение, постоянная жительница отеля ваша подруга или нет. Полагаю, никакого.
— Тогда второй вопрос. Чем вы занимаетесь? Мне кажется, из вас вышел бы хороший частный детектив, приди вам в голову такая мысль.
— Никогда об этом не задумывалась. Но мысль интересная. Спокойной ночи, Питер. — Наконец она вошла в лифт, и двери закрылись.
На мой вопрос она так и не ответила, и я до сих пор не знаю, чем она занимается и чем вообще дышит. Но по крайней мере мы снова почти перешли на «ты».
Ни малейшего лучика света не пробивалось из-под двери номера 602.
