— Не знаю, какую игру ты ведешь, Ник Дэниелс, но на меня не рассчитывай.
Ник никогда не видел женщины прекраснее. Даже сейчас, в потертых джинсах и без макияжа, Шайенн легко могла сменить свою бейсболку на тиару королевы красоты.
— Никто и не играет, милая.
— Тогда что все это значит? — спросила девушка, тяжело дыша.
— Я просто пожелал спокойной ночи, — с улыбкой произнес Ник.
Шайенн покачала головой.
— Тогда это было бы рукопожатие, похлопывание по плечу или просто пара слов. В крайнем случае, обычный поцелуй, который не вгоняет девушку в краску.
— Совсем нет… — Шайенн помолчала, затем укоризненно посмотрела на Ника. — Перестань все переворачивать с ног на голову. Ты сам…
Шайенн готова была вспылить, но тут Ник обнял ее и страстно поцеловал. Когда же он отстранился, сердитый настрой девушки уступил место некоторому оцепенению.
— Спокойной ночи, Шайенн. Езжай осторожно.
Несколько секунд она смотрела на него, а затем повернулась и молча пошла к своей машине.
Ник наблюдал, как исчезают во тьме габаритные огни ее грузовика. Он вздохнул и приказал себе расслабиться. Казалось, убедить Шайенн в том, что у них могут быть отношения, легче, чем он прежде думал.
Ник вошел в дом и сразу направился в ванную, принять холодный душ. Конечно, он вовсе не гордился тем, что собирался соблазнить Шайенн. Выходило, что он ничем не лучше своего отца.
Но Ник так желал эту женщину, что не мог думать больше ни о чем другом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Ты вчера поздно пришла, принцесса, — Бертрам Холбрук подкатил кресло-каталку к столу на кухне. — Аукцион закончился позднее, чем обычно?
Шайенн кивнула. Открыв холодильник, она достала оттуда пачку заменителя яичного белка и упаковку бекона.
— Было много лотов, — Шайенн не хотела рассказывать, что задержалась на ранчо Шугар Крик и кто именно ее задержал.
— Компания собирается увеличить поголовье? — поинтересовался судья.
Не в силах посмотреть отцу в глаза, Шайенн занялась приготовлением завтрака.
— Мне сказали, что мы распродадим наш скот и будем выращивать новую породу.
Судья нахмурился.
— А что не так с этой? Неужели «Блэк Ангус» уже недостаточно хорош для этих приверед?
— С нашими животными все в порядке, — Шайенн повернулась, чтобы положить хлеб в тостер. — Мы продолжим выращивать «Блэк Ангус». Но теперь наши животные будут содержаться в условиях, приближенных к естественным.
— Чтобы заменить все поголовье, потребуется целое состояние! И ради чего компания затеяла все это? — Бертрам покачал головой. — Мне кажется, было бы гораздо проще оставить этих и перестать давать им покупные корма.
— Все не так просто, папа, — Шайенн поставила на стол тарелки с едой, налила кофе и села за стол напротив отца. — К тому же я не в том положении, чтобы расспрашивать руководство о планах. Моя работа — это простое выполнение приказов, реализация планов.
— В том-то и проблема. Эти умники всегда что-то темнят, — произнес Бертрам с отвращением. — Сначала пойдут на поводу у новых веяний, а потом удивляются, почему у них нет никакой прибыли.
Шайенн пожала плечами.
— Вообще-то я думаю, что это хороший ход. Рынок натуральной продукции сейчас быстро развивается, и рост будет только продолжаться. Все больше людей хотят, чтобы еда, которую они потребляют, не содержала искусственных добавок и гормонов.
Бертрам улыбнулся.
— Веский аргумент, принцесса. Если ты уверена, что это хорошая идея, значит, все и правда будет хорошо.
Они приступили к трапезе. За завтраком Шайенн молча обдумывала, как лучше преподнести отцу новость о том, что Ник Дэниелс не только вернулся в здешние края, но и стал новым владельцем ранчо и компании «Шугар Крик Кэтл». Она понимала, что чем дольше она откладывает этот разговор, тем сложнее ей будет все рассказать потом.
Отец не обрадуется появлению Ника, и вдобавок его наверняка возмутит тот факт, что дочь не сказала ему об этом сразу. А так как у отца все еще частенько поднималось давление, Шайенн боялась, как бы у него не случился второй инсульт.
Задумавшись, она не услышала, о чем ее спрашивает отец.
— Прошу прощения, папа. Что ты сказал?
— Я спросил, видела ли ты вчера кого-нибудь из знакомых.
Чтобы не показать смущения, Шайенн встала и начала убирать со стола.
— Я не обратила внимания. Как обычно, все те же.
Бертрам помолчал, а затем тихо произнес:
— Прости меня, принцесса.
Шайенн обернулась.
— За что?
— Ты не должна так тяжело работать или ходить туда, куда не хочешь. — Печаль сквозила в каждом его слове, а в выцветших голубых глазах читалось такое сожаление, что у Шайенн защемило сердце. — Если бы со мной не случился удар, ты сейчас была бы учительницей, а не работала, выплачивая чужие долги.
Слезы подступили к глазам Шайенн, когда она подошла к отцу и опустилась на колени рядом с креслом-каталкой.
— О, папочка, пожалуйста, не вини себя. Ты не мог знать, что заболеешь. И работа на ранчо мне вовсе не в тягость! — она улыбнулась сквозь слезы. — Помнишь, что ты мне всегда говорил? Что я лучший ковбой, которого ты когда-либо видел.
Бертрам обнял Шайенн за плечи и прижал к себе.
— Ты — самое лучшее в моей жизни, принцесса. Не знаю, что бы я без тебя делал.
Шайенн обняла его в ответ.
— Не надо волноваться по пустякам. Я обо всем позабочусь.
Вечером Шайенн отправилась покормить лошадь и пони, Мистера Ниблса. Девушка подозревала, что у животных инфлюэнца, и поэтому заперла их в старой конюшне рядом с домом, подальше от других лошадей и коров, чтобы не допустить эпидемии.
Занимаясь делами, Шайенн не переставала думать о разговоре с отцом. Она пыталась быть откровенной… насколько это возможно. Но с каждым днем не лгать становилось все труднее, и это обстоятельства угнетало Шайенн.
Она вышла из конюшни, уселась на связку соломы и стала размышлять. Здоровье отца оставляло желать лучшего, и она не хотела усугублять положение. Но ей предстояло работать на Ника или «Эмеральд Инкорпорейтед» целых четыре года. Хранить подобную тайну на протяжении столь долгого времени не было никакой возможности.
Тяжело вздохнув, Шайенн пошла в дом. Сегодня отец чувствует себя нормально, и новость, возможно, не так сильно повлияет на него, особенно если Шайенн подчеркнет, что с Ником у нее не будет никаких отношений, кроме деловых. Единственная проблема состояла в том, что Шайенн сомневалась, кого же она хочет в этом убедить — отца или саму себя.
