вчера приперся твой Павел! — выпалила подруга.
— Что?
— Паша приходил, устроил мне истерику. Кать, он у тебя все-таки конечно странный…
— Подожди, расскажи нормально, — я отложила дневник, который крутила в руках, и приготовилась внимательно слушать.
— Пашка вчера вечером вломился ко мне пьяный — я его таким никогда не видела, Кать! И начал мне высказывать, что ты уехала к какому-то мужику, что ты себе там кого-то нашла, что он столько для тебя делал, что он так тебя любит, а ты по-свински с ним поступаешь… Ты правда там кого-то нашла?
— Да нет, Даш… — я тяжело вздохнула. Я испытывала жалость к Паше и чувство вины за свой поступок, хотя я и не жалела, что уехала. — У меня тут никого нет, я правда просто отдыхаю. Он звонил мне и говорил о свадьбе, хотя я ему свое согласие не давала. Он ревнует ужасно. Я не знаю, что делать.
— Знаешь, он прям как будто был сильно расстроен. Я даже не думала, что он может быть таким…
— Каким?
— Эмоциональным, что ли. Он тебя сильно любит, Катюша. Может, подумаешь еще раз?
— Я так запуталась… Мне здесь так спокойно, ты не представляешь! Здесь люди совсем другие, у них настроение меняется миллион раз в день, они сегодня говорят одно, завтра — другое, но с ними от этого как будто проще. Мы с Пашей вообще перестали разговаривать…
— Так может вам уже поговорить?
— А что я ему скажу?
— А что ты хочешь?
— Я не знаю, я не готова, — я честно призналась.
— Как там у тебя вообще дела? Ну расскажи, Кать, интересно же!
И я рассказала подруге про все, что происходило вокруг меня за последние дни — про красоту новой страны, про свою Гванцу, ее внука и их скандалы, про дневник, который нашла в коробках и очень осторожно — про своего нового знакомого Нику.
— Я так и знала! — засмеялась Даша, когда услышала о том, как он взял мой номер телефона.
— Он сказал, что я ему не нравлюсь, Дашка, отстань, — я немного смутилась.
— Конечно, не нравишься! Ну ты почему такая наивная-то у меня, Катька! Конечно он тебе не скажет, он же мужик из перехода, почти бомж, а ты приехала из себя вся такая москвичка!
— Он не бомж, он музыкант…
— Это почти одно и то же! Симпатичный?
— Ну, если честно, да.
— Ну вот! Не зря Пашку лихорадит, чувствует жопой! — моя подруга откровенно веселилась, но мне было не до смеха.
— Даша, если Пашу увидишь, не рассказывай ему только, ладно? Он неправильно поймет…
— Конечно, я че дура!
— Спасибо. Так как твои дела? Как сходила на свидание?
Оставшиеся полчаса Даша рассказывала мне об очередном ухажере, который водил ее в ресторан и в конце свидания предложил разделить счет пополам. Почему-то моей подруге отчаянно не везло с мужчинами, все как один попадались то жадные, то глупые, то просто какие-то нелепые. По крайней мере, так о них она рассказывала сама. Два-три свидания — это ее максимум продолжительности отношений за прошедший год. Она металась между встречами, регистрировалась на сайтах знакомств, но мне почему-то казалось, что последнее, что она там хочет найти, это что-то серьезное.
Я даже немного завидовала подруге, она так легко сходилась и расходилась с людьми, а я застряла в отношениях и не могла ни довести их до логического завершения, ни просто насладиться ими.
За окном стоял теплый вечер, даже для конца апреля было слишком тепло. Я накинула на плечи легкий жакет, не хотелось брать куртку, и вышла на балкон. Воздух был свежим, влажным, сладким — вот-вот должен был распуститься абрикос. Двор гудел: внизу мужчины ритмично кидали кости и играли в нарды, периодически победно вскидывая руки, неприлично громко шептались их жены, собирая белье с веревок, развешенное еще утром.
За уличным столом на первом этаже сидела Гванца — она весело смеялась, пока мужчина напротив нее что-то эмоционально рассказывал. Я присмотрелась и не поверила своим глазам — рядом с Гванцей сидел Ника, тот самый музыкант из подземного перехода.
— Эка, ну наконец-то! К тебе пришли! — крикнула Гванца, лишив меня шанса уйти незамеченной. Я махнула рукой, улыбнулась и обреченно спустилась вниз.
— Привет!
— Привет, я жду тебя, — Ника снова бесцеремонно чмокнул меня в щеку.
— Мы разве договаривались встретиться? Ты говорил, что напишешь…
— Да, но я не сохранил твой номер, зато запомнил, где ты живешь, — он улыбнулся.
Он должен был позвонить мне еще два дня назад. Возможно, он действительно просто не сохранил мой номер.
— Что ты хотел?
— Я же обещал тебе помочь! С той тетрадкой, помнишь?
— А, да… — я бросила взгляд на Гванцу, но она вряд ли могла предположить, что Ника говорит о тетради, где изложена в том числе и история ее жизни.
— Ну вот, я пришел.
— Ладно, подожди, я возьму тетрадь.
Я развернулась, чтобы подняться в свою комнату и спуститься, но Ника просто пошел следом за мной. Я не остановила его, но в голове вдруг всплыл голос Паши: “У тебя там кто-то есть?”. Мне становилось не по себе, хотя ничего предосудительного я не делала.
— Я зайду? — все-таки спросил Ника, правда, скорее ради приличия.
— Ну да, заходи.
— Гванца крутая. И она тебя очень хвалила. Сказала, что хотела бы иметь такую дочку как ты.
— Она меня знает всего неделю, — я понимала, что комплимент был истинно “грузинским”, то есть красивым, но сильно преувеличенным, и все равно мне было приятно.
— Она похожа на человека, который разбирается в людях. Как твои дела? Что успела посмотреть? Извини, что я тогда оставил тебя в Глдани…
— Ничего, зато я посмотрела, как живут люди на конечной станции метро, это тоже очень интересно.
— Да, и как же?
— Определенно лучше, чем в Москве.
— Вот! Я же говорил!
Тут я не могла не согласиться с ним. Московские спальные районы производили на меня очень гнетущее впечатление — тесные, шумные, темные, они казались мне беспросветным муравейником. В Тбилиси на окраинах было тоже не очень живописно, все те же новостройки и советские панельные многоэтажки, и все-таки люди в этой серости как будто выглядели ярче.
— Слушай, не обязательно было приходить… У тебя же наверняка куча дел, — его появление почему-то вызывало у меня тревогу.
— Если честно, я хотел прийти, — он улыбнулся и опустил глаза. — И я правда потерял твой номер, напиши мне его снова.
Я продиктовала ему номер, мы перепроверили, чтобы он был сохранен правильно, и я потянулась за тетрадью, которая лежала среди моих рабочих
