староста озадаченно насупился. — Всякий раз, как кто-то спросит у него про пустыню Эрг, он становится сам не свой. Глаза его наполняются ужасом, а тело бросает в мелкую дрожь. Рахмон либо уводит разговор в сторону, либо остерегает всех не ходить туда. Да… я припоминаю, — покивал себе Рашид. — Раньше он увиливал от ответа и начинал другой разговор, но в последнее время этот вопрос нагнетает на него дикий ужас. Не знаю, был ли он в этой пустыне и что с ним там могло произойти, но теперь я предупреждаю многих любопытных зевак воздержаться и не допытывать его вопросами про Эрг. И вы ребята тоже не спрашивайте, ладно?
Юноши согласно покивали. Видя, что любопытство ребят удовлетворено, Рашид протянул им их тарелку со своей и попросил пойти, сесть за скатерть…
Трапеза вышла сытной и отменной. Многие из рабочих отца Азима предпочитали плотный, калорийный завтрак, чтобы сил было много и на обед можно было пойти попозже. Из их кампании все почти доели приготовленную стряпню Рашида, а Азим и Дамир только приступили. В это время, Хуршед, раньше всех вычистивший миску до блеска, снова достал свою продольную флейту. Молочно-белый инструмент со светло-коричневыми прожилками показался Азиму мраморным, но на самом деле она сделана из берёзы мастерами музыкальных инструментов Фалида.
Заметив, как юноша теребит пальцами над дырочками инструмента, все замерли в ожидании ласкающей слух и ещё больше поднимающей настроение мелодии, забыв про остатки еды.
Хуршед опустил голову, поднёс флейту к губам, но вдруг передумал играть на ней. С задорной ухмылкой исподлобья он посмотрел на старика Рахмона.
— Рахмон-ака, вы прожили больше нас. Выдели больше нас. Знаете больше нас. И, наверняка слышали разные песни больше нас, — во всех его словах скрывалась насмешка, которая чётко отражалась в его серо-зелёных глазах. — Может споёте нам одну из них, а я сыграю под неё на флейте?
Остальные поддержали Хуршеда. Даже Азиму стало интересно услышать что-нибудь эдакое из уст рассказчика. Рашиду же эта идея не понравилась. Он огрел Хуршеда недовольным взглядом, но тот не обратил на него внимания — все в выжидании уставились на Рахмона.
Сам Рахмон воспринял это предложение с воодушевлением. Он отодвинул от себя миску и направил задумчивый вид на широкую крону тутовника.
— Да, — протянул старик. — Я слышал много песен и стихотворений. Даже сам сочинил несколько. — Рахмон улыбнулся, вспомнив одно стихотворение. — Я вам спою мою любимую.
Рахмон поправил скрещённые под собой ноги и кивнул Хуршеду, чтобы тот поднёс флейту к губам и приготовился. Старик прочистил горло и начал петь, глядя вниз:
Служил тем и сем вместе с братьями я,
Со временем изменилась суть моя…
Не допев вторую строчку, губы Рахмон сомкнулись в ровной линии, и он смолк. Его глаза заледенели, словно передними встало нечто ужасное, что и вообразить сложно. Старик стиснул пальцы в кулак, а его плечи бросило в слабую дрожь — она осталась бы незаметной, если на него в это время никто не смотрел. Рахмон замер бездыханно на некоторое мгновение, а потом, жадно вдохнув воздух, он резко отклонился назад. В его глазах горел неописуемый страх.
— Н-н-нет! — с дрожащей челюстью вдруг протянул он. — Этот стих не для ваших ушей! — в его голосе полном испуга звучало предостережение.
Упираясь руками о курпачу, Рахмон потянул спину назад. Встав с места, он ушёл в сторону посевного поля. Мотая головой, старик что-то бубнил себе под нос.
Рашид с укором взглянул на Хуршеда, но тот лишь насмешливо ухмыльнулся, переглядываясь с друзьями. Рабочие уже привыкли к таким заскокам Рахмона, но были не против в очередной раз посмеяться над ним. Рашид не одобрял этого, но в их время юноши редко прислушиваются к взрослым. Словно не замечая старосту, Хуршед пригубил флейту и, коротко заиграв, снова опустил её и с новым озорным взглядом посмотрел на Азима.
— Может, ты нам споёшь, Азим? У тебя чудный тембр…
— Вам бы лишь песни да пляски, — отрезал Рашид. Поели? Давайте-ка за работу! Живо! Пока жир не застыл у вас в крови. Земля сама не вспашется, — заключил староста.
Недоев свою же стряпню, Рашид сложил руки лодочкой (сведя вместе только пальцы), прошептал благодарственную молитву за трапезу и, встав, последовал за своим старым другом.
Рабочие последовали его примеру: обведя руками вокруг лица после молитвы, они начали вставать из-за скатерти. Дежурные убрали грязную посуду, курпачи и саму скатерть. Дамир был из их числа: сегодня была его очередь мыть всю посуду. При этом ему содействовал Азим.
— Тебе необязательно помогать мне. Я здесь быстро управлюсь. Скажи, что нужно и мы с ребятами быстро наполним твою повозку. А пока, можешь поучиться у Рашид-ака руководить рабочими, — за тонкой улыбкой Дамира скрывался намёк на то, что Азим скоро может стать их начальником вместо своего отца.
— Если сегодня всё будут делать за меня, кем же я стану завтра? — задумчиво спросил Азим, вытирая помытую посуду.
— Нашим начальником, — с улыбкой ответил Дамир, однако в его голоса прозвучала толика зависти. Он не был из богатой семьи, и его отец не занимался тем, что можно было бы унаследовать.
— Начальником, который ни разу не брал лопату в руки? — возразил Азим.
Дамир молча помотал головой. Скромная улыбка говорила о его восхищении Азимом.
— Я знаю многих ребят, которые на твоём месте сидели бы сложа руки, ожидая всё готовенькое. Возьмём Аюба, например, — Дамир вспомнил их общего друга. — Его отец один из знаменитых плотников Ангурана, а сам он и понятия не имеет что такое рубанок или стамеска. Аюб ни разу не помог своему отцу, зато он мастер тратить его деньги… Ты видел его новую лошадь?
— Нет, — Азим коротко покачал головой.
В это время на поле подоспели и остальные рабочие Аъзама — те, которые предпочитали завтракать дома. Посевные поля Аъзама находятся в двух милах от города, занимая сотни гектаров. Потому, его рабочие, живущие на южных улицах Ангурана, приходят уже в рабочей одежде и сразу приступают за дело, не теряя времени — нужно собирать весенний урожай.
Две трети полей по косой разделял ручей, бравший истоки из-под земли и протекающий на восток до Гулоба. Вдоль её узкого русла на большом расстоянии друг от друга росли тутовники с большими чёрными ягодами. Эти немногочисленные деревья издавна служат для разделения поля на отдельные участки под определенные виды сельскохозяйственных культур и сезонной посадки.
Разложив чистую посуду на полках под столом, Азим с Дамиром вернулись к ручью. Наполнив вёдра, они стали поить лошадей.
— У тебя скоро день рождение.
