покоем.
Чужая душа — потемки, поэтому трудно сказать с определенностью, испытывал ли Вышинский удовольствие, публично унижая обвиняемых. Но старался он вовсю. С этой целью не упускал даже мелких фактов, если они и не касались до существа дела.
Однажды в процессе допроса он заставил Розенголь-ца публично сознаться в том, что жена, одним утром провожая на работу, положила ему в задний карман брюк некий талисман — корку хлеба, завернутую в бумагу с древнеязычными письменами. Какой позор для. коммуниста, да еще руководящего! А ведь молодая женщина, воспитанная в религиозной семье, ясно почувствовала, что смертельный круг сжимается и помощи от людей ждать уже не приходится. Это именно тот час, когда молятся даже неверующие.
Находились, правда, решительные люди, ускорявшие, что ли, естественный ход событий и, по крайней мере, избавлявшиеся от мучительного ожидания с ничтожными шансами. Застрелился заместитель наркома обороны Гамарник; застрелился Томский — один из виднейших партийных деятелей. Погиб военачальник Ковтюх, оказав сопротивление при аресте, — личность, можно сказать, легендарная, главный герой классического советского романа А. Серафимовича «Железный поток», где он выведен под фамилией Кожух. Но таких было немного.
В сентябре 1936 года на пост наркома внутренних дел назначили Ежова, с чьим именем, после Сталина, конечно, связываются массовые репрессии дальнейших двух лет. В то время не существовало отдельного комитета госбезопасности, а соответствующие функции выполняло Главное управление (ГУГБ), входившее в состав НКВД так же, например, как и Главное управление лагерей (ГУЛАГ).
Ежов сменил на посту наркома Ягоду, который был расстрелян в 1938 г. Ягоде, в числе прочего, инкриминировалось руководство отравлением своего предшественника Менжинского, который был председателем ОГПУ с тех пор, 1926, как умер Дзержинский.
О личности Ежова известно мало. (Недавно, уже после написания данной работы, этот пробел был в определенной мере восполнен публикацией книги А. Полянского37.) Член партии с марта 17-го года (официальный вариант: фактически, по некоторым данным, — с 1918 г.), Ежов довольно быстро вошел в клан руководящих партработников. Неполных 27-ми лет он секретарь Марийского обкома РКП(б) (1922), затем секретарь Семипалатинского губкома, после чего — Киргизского обкома. В декабре 1925 г. избран делегатом 14-го съезда ВКП(б). Годом 1927-м датируется переезд в столицу, где Ежов вначале трудится инструктором Орграспредотдела ЦК, а вскоре — заместителем заведующего. Фактически этот отдел был ключевым, важнейшим, поскольку ведал всеми руководящими кадрами страны.
В 1929 г. Николая Ивановича откомандировывают в Наркомат земледелия — заместителем наркома по кадрам и одновременно начальником управления кадров. Его стремительное возвышение началось с 17-го съезда (1934), на котором Ежов возглавил мандатную комиссию и вошел в ЦК.
Если, не слишком углубляясь, судить по некоторым фактам, сведениям, известным и не очень, и относящимся к позднему Ежову, то создается впечатление, что это был не слишком образованный и воспитанный, а проще, грубый человек, лишенный сентиментальности.
О разврате и роскоши, коими впоследствии отличался Берия, ничего не было слышно ни тогда, ни потом. Скорее, в личном плане он был скромен. Мог, приехав после работы на дачу в 4 часа утра, отправиться в лес по грибы. Брат его служил в охране НКВД простым солдатом.
Вместе с тем сталинский нарком тихо пьянствовал. Этот свой порок он признал в последнем слове на суде, февраль 1940-го:
«Меня обвиняют в морально-бытовом разложении. Но где же факты? Я 25 лет на виду в партии. В течение этих 25 лет все меня видели, любили за скромность, за честность. Я не отрицаю, что я пьянствовал, но я работал как вол. Где же мое разложение?»5
Не стану углубляться в вопрос, можно ли считать пьянство, как таковое, «бытовым разложением». Интересно другое. Если о похождениях Берии слухи все же ходили, то дурная привычка Ежова аналогичного резонанса не имела. Причина, видимо, в том, что вредное пристрастие к рюмке не было чем-то из ряда вон выходящим в высоких кругах. «Употребляли» и наркомы, и маршалы, и члены высшего руководства, включая самого главного. Это хорошо видно из подробных мемуаров Н.С. Хрущева4.
Любопытно, что все, кто знавал Ежова до «ежовщины», в один голос оценивают его, тогдашнего, теплыми словами. По свидетельству вдовы Бухарина Анны Лариной, у которой, понятно, нет оснований приукрашивать облик малорослого палача, ее муж полагал, «что Ежов хотя человек малоинтеллигентный, но доброй души (!) и чистой совести»6.
Конечно, таким, каким он остается в памяти миллионов людей, Ежова сделал Сталин. Вместе с тем не следует преувеличивать могущество хотя бы и недосягаемого «мастера власти» (как Сталина квалифицировал Авторханов). Сделать Ежова из Ягоды он не мог. Ягода был «хорош», когда поражались локальные цели — организовывались показательные процессы и вообще истреблялась ленинская гвардия. Не забудем и о Кирове. Но для стрельбы по площадям, т. е. для организации массовых репрессий Ягода не подходил. Замену ведущего игрока на карательном поле Сталин произвел безошибочно. За видимым «добродушием» голубоглазого аппаратчика хозяин разглядел куда более ценные для него качества и попал в точку.
Вождь в то время к Ежову благоволил и в узком кругу называл его «наш Марат». Марийская область взамен поселка Лопатино обрела город Ежов. Центральный город Карачаево-Черкесской Автономной области переименовали в Ежово-Черкесск. Краткий курс истории партии, 1938, имея в виду предоктябрьский период, указывает: «На западном фронте, в Белоруссии, подготовлял к восстанию солдатскую массу т. Ежов»45.
На одном совещании с участием Ежова Ворошилов робко удивился, почему так много забирают кадровых военных. С уверенностью цепного пса, который чувствует за собой хозяина, Ежов ответил, что, мол, и на вас можем не посмотреть. Правда, Сталин его чуть одернул.
В углах отложного воротника гимнастерки Ежова красовалось по большой маршальской звезде. Величался же этот «полководец» генеральным комиссаром государственной безопасности. В это время жрецы службы безопасности, сохраняя общевойсковые знаки различия, звания имели особые («специальные»): комиссар госбезопасности 1-го ранга носил 4 ромба (как командарм), старший майор ГБ — 2 ромба и т. д. Правда, от доежовского этапа сохранилась еще темно-синяя парадная форма с брюками навыпуск, мундиром и при галстуке. Вместо ромбов на петлицах блестели золотые звездочки, прочеркнутые золотой же выпуклой полоской во всю длину петлицы.
Маршалом по всем статьям был уже Берия. Он же состоял полноправным членом Политбюро, чего предшественники не удостаивались. Даже Дзержинский, чье имя не сходило со страниц книг, газет, теле- и киноэкранов, был введен в ПБ лишь в 1924 году, да и то кандидатом. Кандидатом же успел повеличаться и Ежов.
Водворившись на Лубянке, Ежов
