— Вы уверены, что он жил счастливо?
— Да, мадам.
— Благодарю вас.
Пока мадам Жанна закрывала дверь на ключ и прятала его в карман юбки, посетители успели спуститься донизу. По-прежнему сидящий на ступеньках мальчуган осмотрел их снизу доверху еще более подозрительно, чем консьержка.
В вестибюле они нерешительно остановились.
— Если вы вдруг вспомните что-нибудь интересное для нас… — сказал мужчина, держа наготове визитную карточку. — То есть для моей жены… Она много лет назад поссорилась со своей матерью: если вы видели эту особу, то должны все понять. Из-за матери она почти не знала своего отца. И все же маловероятно, чтобы он не помнил ее и не хотел с ней встретиться. — Тут он, наконец, протянул визитку. — Я буду вам бесконечно признателен. Днем можете звонить мне на работу. А справа — домашний адрес.
И они ушли, она — покачиваясь на высоких каблуках, а он — сутулясь и доставая сигарету из серебряного портсигара. Захлопнулась дверца такси.
Перед тем как машина тронулась, было видно, как они заспорили, точно упрекая друг друга в неловкости.
На карточке консьержка прочла:
ФРАНК ЖЕРВЕ И ВИЛЛИ ГОЛДШТЕЙН
Старинные картины
135 бис, улица Сент-Оноре
Голдштейн был зачеркнут. Зато приписан домашний адрес: набережная Пасси, 62.
Париж сиял, как и накануне, так же трепал тяжелую листву деревьев горячий ветер, так же отражалось в витринах и накаляло крыши солнце.
Бесцветный человечек, похожий на страхового агента или коммивояжера, продающего пылесосы, тихо постучался в окно каморки, как раз когда Фердинанд собирался пообедать на кухне, прежде чем отправляться на работу. Это был месье Бопер.
— Я не побеспокоил вас, мадам Лельяр?
— Входите. Присаживайтесь. У вас есть новости?
— Не много. Скорей уж надеюсь услышать что-нибудь от вас.
Он смотрел на нее так, будто знал, что у нее есть, что ему порассказать.
— Только что приходила его дочка с муженьком. Оставили мне визитную карту. И даже положили на стол сто франков.
— Она ничего не сказала?
— Говорила о документах, фотографиях. Они заходили к нему.
— Больше никто не приходил?
Бопер тщательно переписал адрес в толстую записную книжку, перетянутую резинкой.
— Кроме соседей, больше никто.
— Видите ли, мадам Лельяр, похоже, эти люди правы.
— В чем это они правы? — вскинулась она.
— Настоящий Буве умер два года назад в Индокитае.
— Да разве не может быть двух разных Буве?
— Только не с одной и той же записью о рождении. Я хотел бы точно знать, не рыщет ли тут вокруг вас кто-нибудь еще, кто, возможно, знает всю правду.
— Ну, кроме той старой девы…
— Какой старой девы?
— Я обратилась к ней «мадам», а она поправила: «мадемуазель». Ей лет семьдесят, а то и больше.
— Правильно.
— Что правильно?
— Потому что все, кто знал месье Буве прежде, несомненно, люди пожилые.
— Об этом я не подумала.
— Когда она приходила?
— Вчера ближе к вечеру. Пришла самой первой. Я подумала, что она ищет комнату, такие, как она, обычно ищут маленькую комнатку с окном во двор.
— Вы хотите сказать, что одета она была очень скромно?
— Бедно. Она даже не осмелилась войти. Я сама вышла к ней навстречу.
— И что она вам сказала?
— Почти ничего. У нее так дрожали губы, что она вообще не могла говорить. Очень толстая, лицо бледное и круглое, глаза большие, как у ребенка. Показала газету, как они все, и пробормотала: «Ведь это здесь, да?» Я увидела у нее в руке букетик фиалок. Это меня тронуло. Я спросила: «Вы его знали?» Я подумала, что она живет тут неподалеку и ей приходилось беседовать с ним, когда он совершал свои прогулки по утрам или после обеда. «Вы, — говорю, — хотели бы на него посмотреть?» Она качает головой: нет. А сама, кажется, вот-вот расплачется. Спросила еще, не мучился ли он перед смертью и есть ли на что его похоронить. Я ответила, что есть, что у него были деньги, что я уже начала собирать пожертвования и завела список, тут она принялась рыться в сумочке, но достать ничего не успела, потому что в этот момент появилась вампирша.
— Кто?
— Вампирша. Разве я неправильно сказала? Женщина, которая пришла с инспектором и взломала бы все замки, если бы ее хоть на секунду оставили одну.
— Вы уверены, что прежде никогда не видели ту старую деву?
— Я знаю в этом квартале почти всех. Я ведь здесь уже сорок лет. Ее совершенно не помню.
— Она ушла пешком?
— В тапочках. Я разглядела ее тапочки. Они такие же, как мои.
— И направилась к бульвару Сен-Мишель?
— Нет. К мосту Турнель.
— А больше никто не приходил?
— Кроме старика, но тот и слова не вымолвил.
Бопер внушал ей доверие. Он совсем не походил на полицейского и, должно быть, имел внуков. Чувствовалось, что на жизнь он зарабатывает тяжелым и честным трудом. И разговаривал с ней прямо, без всяких хитростей.
— Какого старика?
— Его-то я где-то видела, похож на клошара, их тут полно в округе. Он приходил вчера вечером, почти ночью. Муж уже ушел. Он стоял прямо напротив, опершись на парапет, и глазел на дом, прямо в окна месье Буве. Я все смотрела на него и думала, перейдет он, наконец, через улицу или нет.
— Он так и не перешел?
— Нет. Ушел. Потом я видела его снова на том же месте, он перекусывал, и при нем был литровый жбан вина. Как вы думаете, оставят мне его?
— Кого?
— Да месье Буве. Я уж расстаралась, все устроила вместе с жильцами и соседями. Все проявили такую щедрость. И потом, ни с того ни с сего… Вы-то, вы как думаете, он действительно был мужем той женщины?
— Не знаю.
— Как бы там ни было, он ее бросил, правда ведь? И должен был иметь к тому причины. Не хватало еще, чтобы она и после смерти к нему приставала. Ему так хорошо там, наверху. Хотите взглянуть?
У Бопера не было времени. Ему нужно было еще дозвониться до мэрии Ланжака, он уже звонил туда, но ему не смогли ответить. Нужно было проверить еще много всего, медленно, придирчиво, как он делал все на свете, посасывая свои леденцы и качая головой с печальным видом.
— Если опять увидите старую деву или клошара, попытайтесь узнать их имена и адреса. Это могло бы нам помочь.
— Не хотите выпить чашечку кофе?
