болот.
— А дальше плохо. Не хочу петь. Только и хорошо, что последние строки:
И упивались друг другом они,
И в ладу их годы прошли,
Пока солнце сияло над грешной землей,
Пока в землю вдвоем не сошли.
Я был глубоко, от всего сердца растроган. Такое чувство бывает лишь тогда, когда человек глубоко верит в то, о чем поет. И какая чудесная старая песня!
А она внезапно уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Ей-богу, сердце мое облилось кровью. Что поделаешь, я вообще непростительно жалостливый.
Не помню, какими словами я ее утешал.
Уважаемый читатель, до этого самого места я был, как говорится, суровым реалистом. Вы знаете, я не большой охотник до романов в духе мадам Радклиф и первый не поверил бы, если бы кто-нибудь рассказал мне такое. Тон моего повествования резко меняется.
Поверьте мне, если бы все это было выдумкой — я бы выдумал это совсем иначе. У меня все-таки хороший вкус, а такого ни один из уважающих себя романистов не осмелился бы предложить серьезным людям.
Но я рассказываю истинную правду. Мне нельзя врать, это для меня слишком свое, слишком важно. Поэтому буду рассказывать, как оно было.
Мы сидели некоторое время молча; камин догорал, и темнота поселилась по углам огромного зала, когда я взглянул на нее и испугался: такие широкие были у нее глаза, так чудно наклонена голова. И совсем не было видно губ — так они побелели.
— Слышите?
Я прислушался. У меня тонкий слух, но лишь через минуту я услышал то, что слышала она.
Где-то в коридоре, слева от нас, трещал под чьими-то шагами паркет.
Кто-то шел длинными бесконечными переходами, и шаги то утихали, то возникали опять.
— Слышите? Топ-топ-топ...
— Надея Романовна, что с вами, в чем дело?!
— Пустите меня... Это Малый Человек... Это опять он... За моей душой...
Из всего этого я понял лишь то, что в этом доме творятся какие-то нелепые шутки, что тут какой-то сорванец пугает женщину.
Не обращая внимания на то, что она уцепилась за мой рукав, стремясь задержать, я схватил каминную кочергу и бросился по лестнице к коридору. Это было делом минуты, и я ногою отворил дверь. Огромный коридор был полутемным, но я хорошо видел, что в нем никого не было. Да, никого не было. Были только шаги, которые звучали по-прежнему немного неуверенно, но громко. Они были совсем близко от меня, но понемногу отдалялись в другой конец коридора.
Что оставалось делать? Воевать с тем, кого не видишь? Я знал, что это напрасное дело, но я ударил кочергою прямо в то место, откуда слышались шаги. Кочерга прорезала пустой воздух и со звоном упала на пол.
Смешно? Мне было в то время, как вы догадываетесь, не до смеха. В ответ на мой достохвальный и рыцарский удар что-то жалобно и глухо застонало, потом послышались еще два-три шага — и все утихло.
Лишь тут я вспомнил, что хозяйка осталась одна в этом огромном темном зале, и заспешил к ней.
Я ждал, что она потеряла сознание, обезумела от ужаса, умерла, но только не того, что увидел. Яновская стояла у камина, и лицо ее было сурово, мрачно, почти спокойно, только с тем же непонятным выражением в глазах.
— Напрасно вы бросились туда,— отметила она.— Вы, конечно, никого не увидели. Я знаю, так как вижу его только я и порой еще экономка. Берман видел его.
— Кого «его»?
— Малого Человека Болотных Ялин.
— А это что такое?
— Не знаю. Но он всегда появляется, когда в Болотных Ялинах кто-то должен умереть внезапной смертью. Он может ходить еще год, но дождется своего.
— Возможно,— неудачно пошутил я.— Будет себе ходить еще лет семьдесят, пока вас не похоронят внуки.
Она резко откинула голову.
— Я ненавижу тех, кто женится. И не смейте шутить с этим. Это слишком серьезно. Так погибло восемь моих предков,— это только те, о которых записали,— и всегда в записях упоминают Малого Человека.
— Надея Романовна, не волнуйтесь, но наши предки верили, между прочим, и в колдунов тоже, и всегда находились люди, клявшиеся, что видели их
— А отец? Мой отец? Это не записи, это слышала, это видела я сама. Отец был атеист, но в Малого Человека и он верил до того самого часа, пока его не доконала дикая охота... Я слышала, понимаете?! Тут вы меня не убедите. Эти шаги звучали в нашем дворце перед его смертью почти каждый день.
Что мне было делать? Убеждать ее, что это была слуховая галлюцинация? Но я не галлюцинировал, я четко слышал шаги и стон. Говорить, что это какой-то старый акустический эффект? Не знаю, помогло бы ли это, хотя половина слухов о привидениях в старых зданиях основывается именно на таких фокусах. Например, известное привидение дворца Любомирских в Дубровне оказалось в конце концов сосудом с ртутью и золотыми монетами, который неизвестный шутник лет за сто до открытия тайны замуровал в дымоход как раз в том месте, где он выходил на солнечный припек. Стоило ночному холоду начать сменяться на дневную жару, как почти во всех комнатах второго этажа начинался дикий вопль и шорох.
Но разве убедишь в этом глупенькую девчонку? Поэтому я с важным видом спросил:
— А кто он, каков он, этот Малый Человек Болотных Ялин?
— Я его видела трижды и все поодаль. Однажды это было перед самой смертью отца, дважды — недавно. А слышала, может, сотню раз. И я не испугалась, только последний раз, может... немножко. Я пошла к нему, но он исчез. Это действительно малый человек, может, по грудь мне, он худой и напоминает заморенного ребенка. У него грустные большие глаза, слишком длинные руки и неестественно вытянутая голова. Одет он, как двести лет назад, но на западный манер. Одежда зеленая. Он обычно сворачивал от меня за поворот коридора и, пока я добегала, исчезал, хотя этот коридор совсем глухой. Там есть лишь комната с давно заброшенным тряпьем. Но она заколочена дюймовыми гвоздями: мы нарочно потом пробовали отворить — невозможно.
Мне стало очень жалко ее. Несчастная, наверное, просто была на пути к помешательству.
— И это еще не все,— осмелела она.— Может, триста лет не было в этом дворце тени Голубой Женщины — видите, вот той, на портрете. Семейные предания говорили, что она утолила жажду мести, но я не верила. Это была
