Хотел уж было возвращаться к трактору, но, подумав, сделал несколько шагов в сторону, посмотреть, как закрепил трос тот человек, который махал ему: «Давай, давай!» Как он и предполагал, петля троса была свободной: дерни второй трактор такую завязку раз-другой посильнее — развяжется.
«От бисов хлопец, уши такому надо надрать…» — подумал Остап Тарасович, тоже пропустил трос узлом и примотал свободный конец к основному мягкой проволокой.
Потом отправился к трактору Мухамеда.
Едва он отошел от вышки, пожарники перестали подавать воду, экономили, и Остап Тарасович потрусил, потому что дышать сразу стало очень трудно и в голове застучало. Но Остап Тарасович не заругался: воду следовало беречь.
Тут впереди себя он увидел два стоящих рядом трактора. «Хорошо. Догадались, — отметил он про себя, покосился направо. А там теперь стояли две такие же мощные машины. — Теперь, пожалуй, наверняка сдернем вышку».
За лобовым стеклом кабины одного из тракторов Остап Тарасович увидел лицо Мухамеда и помахал ему. Тот расплылся в улыбке.
«Держись, держись, хлопче! А сначала заробел. Ничего! Я, пожалуй, держался похуже тебя, когда попал в такой переплет. Только у первого-то фонтанчика, что довелось видеть на своем веку, были и труба пониже, и дым пожиже…» — подумал старый буровик и подал сигнал, чтобы тянули.
Неожиданно тракторы вытащили из земли опоры легко, точно зуб из цинготных десен.
Не понравилось это Остапу Тарасовичу. Но тут он почувствовал легкое головокружение. Засвербило сердце. Щипало глаза, и они слезились.
«Надышался…» — решил он.
Тракторы волокли вышку в сторону. Странно было смотреть на их беззвучную в реве работу. То и дело машины останавливались и бессильно скребли траками песок. Требовались новые рывки, чтоб сдвинуть покалеченную громаду, упиравшуюся, как противотанковый еж, подумал Остап.
И он пошел к стоявшей вдалеке санитарной машине. Он снял ставший ненужным теперь асбестовый колпак. Однако не почувствовал свежести холодной ночи. Жар, исходивший от горящего фонтана, был очень велик. Только за линией пожарных, замерших с брандспойтами наготове, чуток потянуло свежестью. Показав пожарным большой палец, он двинулся дальше.
Около медсестры увивался парень из пожарных, с таким же, как и у Остапа Тарасовича, асбестовым колпаком. Он промывал глаза.
«Ишь быстрый», — недовольно подумал старый буровик, но решил пренебречь парнем. Он просто взял у него из рук склянку с раствором борной и клок ваты, занялся делом. Основательно промыв глаза, Остап Тарасович, не зная, услышит медсестра голос или нет, показал пальцем себе на рот и грудь. Медсестра кивнула, полезла в машину и достала сумку с кислородными баллонами и маской.
Опустившись на песок, Остап Тарасович прислонился спиной к колесу машины и взял из рук сестры маску. Она пахла резиной и тальком. Смеситель надулся, словно футбольная камера. Несколько раз очень глубоко вздохнув, Остап Тарасович почувствовал, будто легкий майский ветерок зашумел в голове. И барахтающееся сердце успокоилось, будто свернулось калачиком, как налакавшийся молока кутенок.
Взгляд усталых глаз стал цепким и твердым, словно Остап Тарасович только что проснулся, хорошо отдохнув. Он увидел, что санитарная машина стоит на бугре и с него видно факел фонтана, который существовал сам по себе, независимый и чуть презрительный, оглашая окрестность могучим ревом. Тракторы, которые тащили исковерканное чудовище — буровую, бывшую буровую, выглядели букашками, смешными, но трогательными.
«Полетела и премия и прогрессивка псу под хвост! — подумалось Остапу Тарасовичу. — А ведь еще сегодня утром… Нет, теперь уж, пожалуй, вчера утром, все было так спокойно и так прекрасно. Впрочем, не совсем». Проснувшись и спустив ноги с кровати, Остап Тарасович вместо опорок, не оказавшихся на положенном месте, попал босой ступней в лужицу.
— Ах ты, бисова душа! — рассердился дядька Остап.
Взяв крутившегося под ногами щенка за шкирку двумя пальцами, толстыми, похожими на сардельки, дядька Остап, исполненный сознания необходимости, тыкал его носом в напущенную посреди комнаты лужицу и приговаривал:
— Знай, где гадить! Знай, где гадить!
Щенок упирался в пол всеми четырьмя лапами, крутил головой, жалостливо поскуливал и повизгивал. Но дядька Остап держал его крепко, терпеливо дожидался, пока щенок оближет испачканную мордочку, и снова тыкал упирающегося кутенка в лужицу. Дядька Остап продолжал экзекуцию до тех пор, пока не затекли ноги, шлепнул щенка под зад и, удовлетворенный, поднялся, потер затекшие колени. Затем он сходил на кухню, принес половую тряпку, вытер лужицу на линолеуме, отнес тряпку, вернулся и осмотрел комнаты, все ли в порядке.
Окна, выходившие на улицу, были закрыты плотными ставнями. Свет проникал через кухонную дверь. Но в помещении все-таки было душновато. Духота, казалось, исходила от прогретых уже ярким солнцем стен, потолка, тонкими лучами скользила сквозь ставни. От этих узких косых полосок яркого света в комнате казалось еще темнее, а духоту усиливало обилие мебели. Добротная двуспальная кровать с никелированными шарами на спинках, дубовый шифоньер, пузатый буфет, за стеклом в верхней части его слабо мерцала посуда; массивные полукресла, широкие даже для комплекции дядьки Остапа, в льняных чехлах; круглый стол на массивных тумбах — все вещи солидно подремывали, подобно сытой скотине, сознающей свое достоинство от нижайшего уважения хозяев.
Каждые пять лет, если не чаще, дядька Остап менял место жительства, но, где бы он ни устраивался вновь, расположение вещей в комнатах не менялось. Оно оставалось столь же стандартным, сколь и стандартны дома, в которых поселялся сначала буррабочий, потом полатчик, помбурильщика и, наконец, бурильщик Остап Тарасович Третяк со своей женой Агриппиной Петровной. Дети их уже не жили с ними. Один окончил Плехановский институт в Москве, но работал завхозом в научно-исследовательском «ящике», второй учился в торговом институте в Киеве.
Окинув взглядом комнаты и оставшись довольным порядком, Остап Тарасович прошел на кухню, заглянул в банку с маринадом, покосился на открытый люк подпола, где возилась жена. Там, вдоль стен, на полках поблескивала стеклотара с соленьями. Затем дядька Остап вытащил корнишон, смачно хрустнул ломким огурцом. Зажмурился, потом вскинул брови и раскрыл, будто удивленные, глаза, как бы впервые увидевшие мир и разом оценившие его.
Капитальные настенные часы мелодично отбили положенное количество ударов.
Остап Тарасович сверил свои наручные, кировские, первого выпуска, которые подарил ему в сорок втором году старшина Василий Касьянович Прокопенко. Третяк вытащил его из разбитого блиндажа.
Не только наручные часы, но и каждая вещь в доме Третяков имела свою историю. Например, шифоньер дядька Остап приобрел за ненадобностью у своего бывшего начальника разведки в Иркутской области, где долгое время нефть искали напрасно. Сначала начальник разведки пытался продать невесть как попавший к нему шифоньер за свою цену. Но по мере того, как срок отъезда приближался, стоимость
