пуговицы, белая подкрахмаленная рубашка и галстук. Из бокового кармашка на пиджаке кокетливо торчал уголок кипенно-белого платочка.
Я невольно восхитилась — во даёт!
— Лидочка! Эмм… простите, Лидия Степановна! — позволил себе показательно чуть смутиться товарищ Иванов. — Вы чудесно выглядите! Благодарю, что приняли!
При этом он внимательно отслеживал мою реакцию.
И я решила не разочаровывать товарища Иванова, раз так подготовился. А вот сейчас мы с тобой поиграем. Тебе понравится.
— Присаживайтесь, товарищ Иванов, — я с полуулыбкой кивнула на стул для посетителей и приступила к экзекуции.
Глава 4
Товарищ Иванов присел на стул, прилежно сложил ручки на коленках и восхищённо воззрился на меня с видом шестиклассника, которому внезапно показали сиськи.
Он был чисто выбрит. В меру печален. Бланш под глазом тщательно замазан тональным кремом.
Вот так вот.
Я тоже посмотрела на него. Пристально. Внимательно. Примерно, как Чарльз Дарвин на грызуна туко-туко, перед тем, как сделать промеры его задней ноги и поразить этим всё прогрессивное человечество. Смотрела я, впрочем, недолго, минуты две.
Пауза затягивалась. Наконец, Иванов заёрзал.
— Лидия Степановна! — начал он и вонзил в меня взгляд, изображающий то ль взор, исполненный таинственной печали, то ль чьё-то там очей очарованье.
— Подождите, Эдуард Александрович, — чинно ответила я и углубилась в его личное дело.
Так. Числится у нас дражайший Эдичка помощником методиста по пропаганде коммунистических идей. Хм. С таким-то окладом! Мда. Это, выходит, типа как библиотекарь, хотя на самом деле — первый отдел. И вот. А это… ого! Да уж. Это отнюдь не Щука и с Лактюшкиной.
— А теперь рассказывайте, Эдуард Александрович, — закончив изучать бумаги из папки, более приветливым голосом сказала я, с демонстративным прилежанием сложила ручки перед собой и приготовилась слушать.
— Но Лидия Степановна! Я понимаю, что вы всего второй день исполняете эти обязанности. Но вы же должны понимать, что существуют вещи, которые мы не станем обсуждать в этих стенах, — отеческим тоном поучительно сообщил Эдичка и многозначительно посмотрел на лежащее передо мной личное дело.
«Эк загнул, подлец», — аж восхитилась я, красиво сформулировал, типа «не суй свой нос куда не надо, а то будет бо-бо», но вслух радушно ответила:
— Эдуард Александрович, работа по пропаганде коммунистических идей подразумевает ведь сразу два направления — внешнее и внутреннее, правильно?
Эдичка кивнул, чуть напряженно.
— Так давайте с вами поговорим о том, о чём можно и нужно говорить в этих стенах.
Эдичка опять кивнул, уже с подозрением.
— Я имею в виду ту внутреннюю работу, за которую вы получаете остальные 75% заработной платы!
Я посмотрела на Эдичку и на его скулах отчётливо проступили красные пятна.
— Итак, чем конкретно вы занимались весь этот год? И какие производственные мероприятия планируете посетить? Какие провести? В каких принять участие?
— Эммм… — левый глаз Эдички задёргался.
— Ладно. Давайте я ещё больше конкретизирую, — улыбнулась я кроткой улыбкой голодной анаконды, — расскажите мне, как у нас, в депо «Монорельс» идёт пропаганда коммунистических идей под вашим непосредственным руководством? Какие показатели? Результаты? Только давайте поквартально, чтобы не углубляться в излишние подробности.
— Но я контролирую все мероприятия!
— Контроль и отчёты «наверх» относятся к внешней стороне вашей работы, Эдуард Александрович, — покачала головой я, — как вы сами правильно сказали, эти вещи не для этих стен.
— Но я сосредоточен на этой работе! Она занимает почти всё моё время!
— Вижу-вижу, сколь вы одержимы работой. Только вот плохо, что на остальную работу времени у вас не остаётся… а ведь это целых 75% — выразительно поморщилась я, — помнится совсем недавно, после посещения Олимпиады, вы перепутали сотрудницу из вверенного вашему кураторству коллектива с другой, посторонней, женщиной. Более того, огласили эти непроверенные данные на общем собрании. Прилюдно.
— Но Лидия Степановна! — вскричал с видом оскорблённой невинности товарищ Иванов и тут же быстро добавил, с томным придыханием, — Лидочка, милая…
Он чуть помедлил, наблюдая за моей реакцией.
Я изобразила лёгкое смущение.
— Я ревновал! Да, ревновал! Когда мне регулярно сообщали, что Горшкова то ушла с итальянцем, то Горшкову видели с румыном, то Горшкова то, то Горшкова сё — я сходил с ума от ревности! Я страдал! Да! Страдал!
— То есть это была маленькая такая личная месть ревнующего мужчины? — с взволнованным видом подсказала я и для убедительности похлопала глазками.
— Да! — быстро схватился «за соломинку» Иванов.
Моя бровь насмешливо изогнулась и по губам зазмеилась ухмылка.
— То есть «нет», я просто… — попытался исправиться Иванов, но я не позволила.
— А сколько ещё товарищей из нашего депо пострадали от вашей ревности, злости, гнева, шуток? — мой голос лязгнул металлом. — Сколько ещё непроверенных данных вы вот таким вот образом огласили на общем коллективном собрании? Сколько судеб вы сломали?
— Лидочка!
— Ой. А что это у вас с лицом? — вдруг резко перевела тему я.
— Упал, — уши Эдички вспыхнули и заалели.
— Ай-яй-яй, что ж вы так неосторожно то? — закручинилась я. — Пьёте, что ли?
— Лидочка!
— Кстати, мне вот тут вдруг шепнули, что вы вчера склоняли к саботажу работников…
— Не может быть! Я никогда! Кто мог такое сказать?! — возмутился Иванов, да так искренне, что мне прям чуть не стало его жалко.
— Сами подумайте, — пожала я плечами равнодушно.
И тут дверь в кабинет с шумом распахнулась и в образовавшийся проём просунулось потное взволнованное лицо Швабры:
— Лидия Степановна! Мне сказали, что меня в графике нет!
Я пожала плечами, мол, что поделаешь, жизнь — штука несправедливая.
— Но как же так! Как так можно?!!!
— Ксения Владимировна, вы сейчас предлагаете, выгнать товарища Иванова и провести собеседование с вами? — чуть поморщилась от изумления я.
Судя по выражению лица Швабры, именно так она и предлагала. Товарищ Иванов тоже это понял. Потому что вид у него сделался очень кислым.
— А почему вы его первым? — предприняла следующую попытку Швабра.
— Ксения Владимировна, мы сейчас будем это обсуждать? У вас какие-то сомнения в моей компетенции? Или что? — и добавила, не удержавшись от мелкой пакостливости, — знаете, как в народе говорят, кто первый встал — того и тапки.
— Да как же
