заняты важными делами. Кто-то, развалившись в кресле, позволял юным послушницам пробовать на вкус священный скипетр империи. Кто-то, пристроившись сзади к упругим задницам, энергично вколачивал свой инструмент в промежность стонущих от удовольствия девушек. Но находились и те, кто не ограничивался одной лишь партнёршей. Священная оргия вошла в пиковую фазу и её завершение, по обыкновению, открывало ежеквартальный собор высших правителей империи. Как только кардиналы насытят плоть, избавившись от притяжения земных прихотей, они сразу же приступят к обсуждению насущных проблем, требующих их личного вмешательства.
Клорад вышел на балкон под лучи нещадно палящего солнца. Окинул взглядом бухту. У причалов покачивались на волнах роскошные яхты гостей. Кардинал бросил через плечо полный презрения взгляд.
— Разряженные ублюдки! — сказал он с отвращением. — Потешьте плоть свою, пока я вам разрешаю. Скоро придёт время и вам пополнить ряды священномучеников.
Он поглядел на противоположную от монастыря сторону острова. Его губы растянулись в довольной ухмылке. Никто из присутствующих в зале заседаний, за исключением старшей игуменьи, не подозревал, что находится в расщелине между двумя холмов, прикрытой от любопытных глаз разросшимися тропическими деревьями. Там было будущее. Оплот новой империи. Это было место, где с младенчества взращивались бойцы корпуса «Тень» — инквизиторы его святейшества. В ближайшем будущем их должен возглавить «верховный жрец» — единственно признанный кардиналом средь сотни отпрысков сын.
Порус. Прибрежный город Горячего моря.
Маврий захлопнул дверцу такси. Несколько минут он нерешительно потоптался у ворот церкви. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он хотел пройти обряд посвящения в мужчины, чтобы, наконец, предложить Игнессе стать его женой. С другой стороны он боялся неизвестности. Эти шрамы… Их было так много! Он видел их у отца и старших братьев. И по опыту знал, что шрамы остаются после ран. Если шрамов много, то и ран должно быть много. В глубине души он осознавал, что трусил. Но, если он вернётся домой без причастия, его засмеют знакомые и родственники, а Игнесса не будет считать его достойным, чтобы создать отдельную семейную ячейку. С этим парень смириться не мог.
— Эх, — вздохнул он обречённо, — была не была!
Он быстрым шагом направился к входной двери и решительно её распахнул. В церкви царил загадочный полумрак. С высоких витражных окон на него взирали великомученики, признанные писанием единой церкви святыми. На них были запечатлены сцены принесения в жертву последователей новой веры, учиненные глумливыми еретиками на заре новой эпохи. При виде кровавого побоища, запечатлённого рукой великого мастера прошлого, канувшего в глубине веков, решительность парня стала стремительно таять, словно пар, выпущённый из компрессорного котла на волю.
— Господь всемогущий, Иисус Христос! — парень забормотал молитву. — Спаси душу грешную мою и придай храбрости сердцу моему, дабы пройти с достоинством все испытания на пути моём. Избавь мысли мои от шёпота Лукавого, дабы не убоялся я испытаний, кои ждут меня впереди. Придай смелости и освети путь мой взором Твоим, дабы видел я направление, коим идти мне надобно…
Пока он шёл к алтарю, бормоча под нос молитву, над ним чудесным образом загорался свет, что придавало молитве ещё больше мистической силы, наполняя сердце молодого человека отчаянной решительностью. Он повернулся в сторону исповедальни и, отбросив все сомнения, направился твёрдым шагом к невысокой дверце, за которой его ждало счастливое будущее.
— Что привело тебя в обитель Бога, сын мой? — донёсся смиренный голос священнослужителя из зарешеченного мелкой сеткой окошечка, когда парень присел на лавку.
— Я… мне… здравствуйте! — нерешительно промямлил Маврий. Он не знал, с чего, в таких случаях, стоит начинать диалог.
— Не стесняйся, сын мой, — подбодрил его голос. — Пред Богом мы все — дети Его. Плохое ли, хорошее ли — всё Ему ведомо задолго, прежде чем произойдёт. Поэтому отринь сомнения и открой душу свою спасителю. Что тяготит душу твою, сын мой?
— Ничего не тяготит, святой отец, — ответил Маврий испуганно. — Мне… мне нужно исповедаться перед женитьбой. Я хочу пройти обряд очищения, — выпалил он скороговоркой, чтобы слова не успели застрять в горле.
— Твёрд ли ты в намерении своём? — вопросил голос, обволакивая мягкой бархатистостью.
— Твёрд, как никогда, — парень ожесточённо кивнул.
— Досчитай до единицы от десяти, — сказал священнослужитель, — и мы приступим.
Священник звонко, как будто радостно, хлопнул в ладоши, окошко захлопнулось и с шипением встало в пазы. В то же мгновение из скрытого такой же мелкой сеткой отверстия в стене под самым потолком повалил густой едкий пар. Маврий несколько раз тяжело вздохнул и потерял сознание, безвольно съехав со скамьи на пол.
Очнулся он от ощущения холода, пронизывающего тело насквозь. Было темно и страшно. Маврий попробовал пошёвелиться и понял, что лежит распятым на ледяной поверхности и на нём нет одежды.
— Эй! — выкрикнул он дрожащим голосом в темноту. — Эй! Есть тут кто-нибудь? Э-э-эй!
От страха парня начала бить мелкая дрожь. Он не понимал, где находится и как здесь очутился. Словно в ответ на его вопрос помещение озарилось яркой вспышкой ослепительного света, больно ударившего по глазам. С шипением отворилась дверь. Он повернул голову на звук. В комнату вошёл мужчина в одеянии митрополита. Священнослужитель подошёл к распятому на хирургическом столе парню.
— Будь твёрд сердцем, аки камень. И чист мыслями, аки вода, — прошептал он тихо, обращаясь к Маврию. — Пусть тело твоё испытает боль, которая очистит душу твою от греха…
Парень попробовал освободиться, дёрнувшись всем телом, но широкие кожаные ремни прочно удерживали его на месте.
— Что… что вы собрались со мной делать? — воскликнул он.
Священник, закатив глаза, прикрыл его рот ладонью, прислонив палец другой руки к своим губам.
— Тссс…
В комнату вошли ещё три человека, сопровождаемые мерзким шипением герметичной двери. С накинутыми поверх чёрных, обтягивающих крепкие фигуры, одеяний, силиконовыми фартуками, широко применявшимися мясниками заготовительных цехов. На шее одного из них висел большой золотой кругляш с загадочными письменами и изображением раскрытого глаза.
— Заканчивай нести свою ересь! — сказал он не терпящим возражения голосом, обращаясь к митрополиту. — Твоя болтовня сейчас бесполезна.
Митрополит смиренно сложил руки на массивном золотом кресте, свисающем на цепи с заплывшей жиром шеи, и вперил взгляд в пол, стараясь не смотреть в глаза носителю загадочного знака.
— Думаешь, твои россказни про святое искупление ему помогут? — продолжал напирать на священника носитель кругляша.
Митрополит сильнее сжал распятие и склонил голову ниже, боясь поднять взгляд. Он сильнее сомкнул уста, чтобы не выдать свой страх дрожанием губ.
— Пошёл вон! — сказал незнакомец с презрением. — Когда можно будет оприходовать парня, мы тебя позовём.
Священник развернулся на месте, мазнув напоследок похотливым взглядом по обнажённому телу
