живу; сейчас для меня — это последнее слово, которое я сейчас записал.
ιε-сейчас: мое последнее сейчас, когда начнется вечное сейчас; вернее, сейчас, когда я думаю о моем последнем сейчас; потому что последнее сейчас, отделенное от сейчас, в котором я живу, — только абстракция.
ει-сейчас: сейчас в встрече с моим ближним, наше общее сейчас.
εε-сейчас: сейчас, когда я думаю о его бывшем или будущем последнем сейчас в нашем общем сейчас: отношение его последнего бывшего или будущего сейчас к моему сейчас.
Эти четыре сейчас надо соединить не абстрактно, а экзистенциально и актуально. Так как должны быть соединены и сейчас с последним сейчас, то я выбираю второе и четвертое сейчас: ιε и εε.
Второе четырехкратное разделение сейчас:
ιει-сейчас: представление и понимание сейчас всей моей прошедшей жизни, как бы уже осуществленной и заключенной в том сейчас, в котором я сейчас нахожусь; ощущение Провидения, руководившего всей моей жизнью, несмотря на мои ошибки, мой грех и мое противодействие. Тогда в некотором пределе или приближении, в ощущении полноты времен (Гал. 4, 4) и мое последнее сейчас присутствует уже сейчас: я вижу свою смерть. Или, говоря словами апостола Павла, я ощущаю и чувствую в себе мертвость Христа и новую жизнь, которую Он дает мне.
ιεε-сейчас: мое последнее во времени сейчас, то есть будущее сейчас, когда наступит вечное сейчас. О нем я ничего не знаю, кроме того, что мне открывается в ιει-сейчас. Догматические рассуждения о нем, основанные не на реальном откровении ιει-сейчас, а на человеческих теориях и измышлениях, — пустые абстракции.
εει-сейчас: представление и понимание сейчас всей моей жизни во встречах с моим ближним и связи его и моей жизни, как бы уже осуществленной и заключенной в том сейчас, в котором я сейчас нахожусь; ощущение общности его и моего сейчас, ощущение Провидения, руководившего всей моей и моего ближнего жизнью, и наших взаимных встреч, несмотря на наши ошибки и прегрешения. Тогда и мое последнее сейчас, соединенное с его уже наступившим или еще будущим последним сейчас, в некотором приближении, в ощущении полноты времен присутствует уже сейчас. Это атом соборности.
εεε-сейчас: вечное сейчас моего ближнего, уже наступившее или во времени еще будущее. О нем я ничего не знаю, помимо того, что мне открывается в εει-сейчас — в атоме соборности. Человеческие измышления о нем и мнения других людей, не принадлежавших к этому атому соборности, — пустые абстракции. Об этом сказал еще Якоби: любовь всегда права. Как ни противен нам Абеляр по автобиографии и по своим письмам, правы не мы, а Элоиза.
В этом четырехкратном разделении сейчас все четыре сейчас актуально соединены, это и есть соборность. Мне кажется, что бессмертие, вернее, воскресение и жизнь вечная, причем личная вечная жизнь, неотделимо от соборности, а соборность двумерна: по вертикали — связь прошлого с будущим в сейчас, по горизонтали — с моим ближним. Христос говорит: Я есмь воскресение и жизнь вечная. Здесь я связан с Ним, и Он соединяет мое прошлое с будущим как бы по вертикали. И еще Он говорит: где двое или трое собраны во имя Мое, там буду и Я. А Он — жизнь вечная. Здесь связь как бы по горизонтали — с моим ближним. Воскресение и жизнь вечная — чудо, а чудо соборно. Соборность не абстрактная общезначимость логического суждения, не простое присутствие в определенном месте нескольких человек. Для атома соборности достаточно и двух человек. Для соборности в вертикали достаточно и одного человека: если я ощущаю в себе связь прошлого с будущим, связь с Христом.
Как соборность не абстрактное множество и не абстрактная общезначимость, так же и чудо: чудо, которое видят все, уже не чудо, а явление естественного порядка природы. Чудо не только индивидуально, но личное. Чудо видит и живет в чуде только тот, кто призван к нему. Поэтому и Христа воскресшего видели только те, которых Бог призвал, чтобы они увидели. Это были не только верующие в Него. По Евангелию от Марка и от Иоанна, и братья Его не верили в Него, пока Он не воскрес. По воскресении же увидели Его и поверили. И также Савл, пока его не призвал Сам Христос.
Чудо, вера, соборность и жизнь вечная неотделимы одно от другого, и субъективная слабость одного из этих моментов ослабляет во мне и остальные три. Четыре вида сейчас — это четыре актуально соединенные формы чуда — откровение мне Бога: во мне и в моем ближнем, сейчас и в откровении мне всей моей и моего ближнего жизни сейчас.
_______
Ощущение эсхатологичности моего сейчас не только интенсивно, но и экстенсивно. Тогда я снова возвращаюсь к словам Христа: чтобы видящие стали слепы. Как сотворенный, я потенциален, значит невидящий. Христос для того и пришел, чтобы невидящие стали видящими. И здесь открывается ноуменальная противоречивость моего видения: я вижу только в приобщении к Божественному видению, только в Его видении. Но мое видение вне этого приобщения, видение от себя, а не в Его видении — не только невидение, а активное невидение. Как только я утвердился в своем видении — просто в видении, потому что видение и есть мое видение, — как только я утвердился в видении, я уже активно невидящий. Противоречивость видения для меня, грешника, и активность невидения и сказана страшным для меня, для моей сентиментальной чувствительности, словом чтобы: чтобы видящие стали слепы. Но Христос говорит о суде. Тогда это изречение эсхатологическое, ιι-эсхатологически я могу его понять: это постоянная угроза и напоминание мне, чтобы я не успокоился в автоматизме мысли, чувства и повседневности. Я могу еще понять его ει-эсхатологически: я нахожу невидение у своего ближнего; я вижу его уверенного в своем видении: тогда он слеп, он уже активно невидящий. Я не стану осуждать его, как и Христос не осудил приведенную к Нему грешницу, я должен не осуждать, но, увидев его невидение, увидеть его как свое невидение, чтобы он в моем видении его невидения как уже моего невидения увидел свое невидение. Но ведь грешница, приведенная к Христу, была непосредственно, а не активно невидящей. Что делать, если я вижу активное невидение своего ближнего, вижу его как свое невидение и все же не могу открыть ему его невидение? Кто виноват — он или я?
Я вижу какое-то последнее жестокое и страшное разделение не только в себе, но и в других людях и между людьми. Только легкомысленная сентиментальная чувствительность может закрывать глаза на некоторое последнее
