плечами Ковшов. – Однако, окажись вы в их ситуации?…
– Ну то, как говорится, миновало. Я боюсь, и здесь грома нам не избежать.
– Надо полагать.
– Чует мой нос бурю.
– Я фаталист, Валентин Степанович.
– Следователя бы помудрей, – вернулся майор к своим заботам. – Сейчас же с Колосухиным будете говорить.
– Есть конкретные кандидатуры?
– Шаламова бы…
– А в машине он вам докучал?
– Пустяки. Мужик он крепкий, а то попадётся какой-нибудь, начнёт тягомотину.
– Исключено. На контроль возьмём.
– Да знаю я этот контроль! – в сердцах сказал Серков и тут же поправился: – Всё, конечно, так. Но Шаламов всё же криминалист, и опыт у него…
– Хорошо, буду просить, – кивнул после некоторого раздумья Данила. – А вот потому что он криминалист, Колосухин и будет против. Игорушкин запретил конкретные уголовные дела криминалисту поручать. Ему областью заниматься некогда. Его задача – следователям в районах помогать. Висяки раскручивать «бородатые».
– Одно дело-то можно…
– А вы знаете, сколько нераскрытых убийств в области, Валентин Степанович?
– Ну, сводки читаем… Но такого, чтобы священника убивали, ещё не было, Данила Павлович.
– Такого нет. – И Ковшов смолк, услышав наконец, что вызываемый им абонент освободился; до этого пипикали короткие гудки в трубке, заместитель прокурора области с кем-то разговаривал, редкое явление.
Когда они спускались вниз, майор, всё время поглядывающий на Ковшова, не выдержал, спросил:
– Ну как?
– Игорушкина на месте нет. Занят другими вопросами. Поедем на место этим составом. Старших следователей и важняков пока беспокоить не будем, районные тоже.
– Уже кое-что, – посветлел майор. – А вот и Владимир Михайлович нас поджидает.
Шаламов покуривал возле уазика, о чём-то мирно беседуя с шофёром.
– Вперёд и с песней? – кивнул Ковшов приятелю.
– Получил ценные указания? – не упустил момента подколоть его тот, занимая прежнее место в машине.
– Виктор Антонович распорядился больше никого не брать.
– А районников?
– Обойдёмся.
– Значит, расхлёбывать нам до конца?
– Начальство решит потом. Игорушкина на месте нет.
– Знамо дело, нам.
– А мы на что, Владимир Михайлович? – заулыбался Серков, обернувшись, и кивнул шофёру. – Гони, Сашок, к храму.
– От вас пользы, как от козла молока, – нахмурился Шаламов. – Неделю побегаете, а там сгинете. Знаю я оперов.
– Обижаете, Владимир Михайлович. За милицией, может, и водятся такие грешки, а мои орлы не подведут. Пока все точки не расставим…
– Ладно. Ловлю на слове. Вашими молитвами…
Ковшов не мешал их «объяснениям в любви», размышляя над услышанным от заместителя прокурора области, хотя Колосухин и был, как обычно, лаконичен. Озадачивала неординарность ситуации. Выходило, что они ещё до трупа не добрались, а высшие лица области уже все на уши поставлены. Генерал Комитета Марасёв доложил Боронину в обком партии, Торину в облисполком и в прокуратуру области в первую очередь. Событие действительно чрезвычайное. Даже из того, что поведал майор, видно невооружённым глазом. Но всё ли он поведал? Гэбэшники не могут без секретов. Своих тайн они не открывают никому. Однако самое неудовлетворительное было то, что на месте происшествия, кроме опера Волошина, никто ещё не был. Даже они, которым поручалось это сделать, не знали толком ничего. И только добирались туда, поспешая. Объективности никакой, а наверху уже всё известно…
– Вот мы и на месте, – вернул Ковшова на грешную землю Серков. – Приехали, Данила Павлович. Вы что-то задумались?
– Тихо однако, – подал голос и Шаламов. – А вы, товарищ майор, о какой-то суматохе беспокоились?
– Прекрасно, если я ошибаюсь, – тревожно оглядывал церковь и прилегающие служивые строения Серков. – Странно, но и праздношатающейся публики не видать…
– Какой, какой публики? – разинул рот Шаламов от неожиданной тирады майора.
– Шляющейся! – в сердцах бросил тот. – Нам бы теперь побыстрей лейтенанта Волошина отыскать!
Он не договорил. Из дверей храма торопливо вышел высокий сутулый человек в чёрной рясе и колпаком на голове, поклонился приехавшим и, выбрав Серкова, соскочившего с переднего сиденья, двинулся к нему навстречу, внятно произнёс, не поднимая головы:
– Доброго здравия вам, люди державные.
Приехавшие закивали в ответ.
Следом за служителем церкви на пороге появилась статная фигура второго. Этот был крепок, дороден телом и обличием, в два-три раза толще первого, хотя и на две-три головы ниже ростом. Одет он был гораздо величавее, впечатлял выпуклыми глазами, заметными даже в больших роговых очках, длинным волосом и окладистой седеющей книзу бородой. На груди его возлежал отливающий благородным серебром увесистый крест с распятием.
– Отец Никон, – представил суетливо, ещё более ссутулившись, первый второго, хотел что-то добавить, но, взглянув на величавого, только и смог сказать: – Священник храма…
И отодвинулся за спину главного.
– Здравствуйте, батюшка, – за всех троих выдвинулся к священнику майор Серков, – это работники областной прокуратуры.
Он отвёл руку, указывая на переминающихся с ноги на ногу Ковшова и Шаламова, и умолк: видно, запас красноречия и опыт общения с такой аудиторией у него иссяк. Священник почтительно склонил голову в сторону прокурорских и тоже едва кивнул.
– Здравствуйте! – вразнобой сказали Ковшов и Шаламов; получалось совсем как-то несуразно, но ни тот, ни другой никак не могли найти нужной манеры поведения, с церковнослужителями, как их именовал майор Серков.
– Здесь у вас наш товарищ, – как к глухому, обратился майор к священнику. – Нам бы к нему?…
– Благословляю. – Не дождавшись продолжения от майора, отец Никон поднял руку к груди, помедлил, раздумывая, выражение величавости на его лице разгладилось, обнажив личность, отягощённую своей, ему одному известной тревогой земного человека, он пригласил рукой ко входу в церковь и произнёс: – Пожалуйте в Божий храм.
И сам, развернувшись и перекрестившись, пожаловал первым. Майор и Ковшов с Шаламовым двинулись было за ним, но их ловко обогнал и забежал за спину священника встречавший их, ещё больше сутулясь и неистово крестясь. Но ходу он бросил приехавшим:
– Товарищ ваш зело чаяти.
– Что он сказал? – как к переводчику, сунулся Шаламов к майору.
– «Зело» со старославянского означает «очень», – поразмыслил Ковшов, – а второе слово не знаю. – Скорее всего, заждался нас лейтенант.
– Так и есть, – добавил Серков. – Сколько времени прошло-то! Заждёшься тут с ними. Видишь, как принимают!
– А ты хлеб да соль хотел, Валентин Степанович?
– Ну… – не нашёлся ничего ответить Шаламову Серков. – Не понимают, наверное, кто к ним приехал.
Они уже вошли в церковь и сразу притихли.
Священник остановился перед иконостасом, перекрестился почтительно несколько раз (то же, только поспешнее, проделал и его сутулый служитель), повернулся к следовавшим за ним и, качнув широким и длинным рукавом, мол, следуйте за мной и далее, двинулся вперёд через весь храм в дальний тёмный угол. Ковшов, натыкаясь на Серкова, оглядывался исподтишка по сторонам. Сзади, так же неловко озираясь, наступал ему на пятки Шаламов, тяжело пыхтя, боясь отстать. Отовсюду
