очень опытный врач, и опасность преждевременных родов миновала, чувствует себя прекрасно, но Кирилл приехал за ней и повёз в Москву. Елена Викторовна определила Киру в частный санаторий — бассейн, массаж, прогулки по парку — о таком уровне комфорта Кира не имела представления. Кирилл приезжал ежедневно, Елена и Злата тоже частенько заезжали навестить будущую мать.
— Вы со мной, как с хрустальной вазой, обращаетесь. Мне неудобно, — благодарно повторяла Кира. — В моем состоянии люди работают, а я в тепличных условиях живу.
— Ты о ребёнке должна думать, а не о том, как другие работают, — Елена заботливо поправляла воротничок свитера Киры. — И фруктов побольше ешь, а то, смотрю, у тебя и гранаты, и грейпфруты, даже персики нетронутые лежат.
Всё шло прекрасно, но незадолго до родов неожиданно выяснилось, что необходимо делать кесарево. Елена Викторовна вновь проявила участие и отвезла Киру в какую-то очень дорогую и очень закрытую клинику.
До этого момента Кира пребывала в состоянии абсолютного счастья, но долго розовые пони бегают по радуге только в кино. После операции, когда Кира пришла в себя от наркоза, ей объявили, что она носила мёртвого ребёнка. Ни Елена, ни Злата, постоянно державшие с ней связь, не позвонили. Кирилл встретил её на пороге клиники, молча забрал сумку, молча повёл машину.
— Кир, но мы ведь молодые. У нас ещё могут быть дети, — всхлипнув, прервала молчание Кира.
— Мне хотелось бы своих детей, нет желания негритят воспитывать, — сквозь зубы процедил Кирилл.
— При чём здесь негритята? — не поняла Кира.
С изумлением она услышала, что родила чернокожего мальчика. А мёртвым ребёночек был из-за того, что она принимала наркотики. Это был полный абсурд. В Конашове находился филиал сельскохозяйственной академии, где учились ребята из стран Африки, но ни с кем из них Кира не была даже знакома, и про наркотики всегда слушала с ужасом, а употребление их и в голову ей не могло прийти.
— Кир, какие наркотики? Ты же меня видел каждый день, если бы я была наркоманкой, ты бы заметил. И кроме тебя, у меня никого никогда не было, ты мой единственный мужчина, — Кира не могла понять, как можно всерьёз озвучивать такой бред.
— Елена видела твоего ребёнка, и врач ей всё объяснил. Кстати, чуть не забыл, сейчас документы тебе передам. Там в справке всё указано.
— Кир, но это же неправда! Это какая-то чудовищная ошибка!
— Чудовищная ошибка, что я поверил, будто есть искренняя, честная девушка, которой можно доверять. Дело не в твоей связи с каким-то африканцем, а в том, что ты вела свою игру и всё время врала мне, и сейчас тоже лжешь, причем, достаточно достоверно. Станиславский бы сказал: «Верю!». Тебе не цветами торговать, а на сцене играть.
Кира растерянная, оглушённая обвинением Кирилла, не понимала, что произошло.
Кир не поехал с ней на машине в Конашов, как бывало прежде, а высадил на площади трех вокзалов, ни слова не говоря, достал её сумку из багажника и протянул деньги на билет. Кира старалась что-то объяснить, оправдаться, но Кирилл хмуро посмотрел на неё, отвернулся и сел в автомобиль. Пытаясь разобраться в случившимся с ней, Кира принялась звонить Елене, ведь та, по словам Кирилла, разговаривала с врачом, видела мертворождённого ребёнка, но телефон Елены не отвечал, не брала трубку и Злата, похоже, номер Киры был заблокирован.
Вернувшись домой, Кира с ужасом обнаружила, что непонятным образом странная история её родов известна в Конашове. Кто-то пустил слух, и городок радостно обсуждал сплетню, как продавщица из «Цветочного острова» собралась замуж за богатого москвича, сына всем известного Федулова, но при этом ещё мутила с негром из общаги сельхозакадемии. А ещё она всю беременность кололась самыми запрещёнными препаратами, не думая о последствиях. Переходя от одного рассказчика к другому, история обрастала всё новыми и новыми пикантными подробностями — Кира оказалась крупным наркодилером, а привозил ей дурь её африканский любовник.
Людмила Михайловна то кричала на дочь: «Это что же такое ты устроила, что из дома стыдно выйти!», то рыдала, причитая: «Говорят, не в свои сани не садись. Вот полезла в калашный ряд, а люди и позавидовали, порчу навели».
Кира жила как в полусне, всё происходящее казалось дурным наваждением — надо проснуться, и морок пройдёт — вернётся Кирилл, скажет, что разобрался, и они снова будут вместе. Ведь не может это безумие тянуться вечно!
Как-то к Кире во дворе подошла живущая с Зотовыми в одном доме врач из консультации и стала расспрашивать, чем была продиктована необходимость кесарева, Кира ничего не могла объяснить.
— Вот, Ирина Евгеньевна, у меня справка есть, — Кира вспомнила, что у неё в сумочке так и лежат переданные Кириллом документы.
— Ничего не понимаю! — гинеколог внимательно читала выписку из истории болезни. — Если бы я не вела тебя, я бы могла в это поверить. Откуда у тебя мог взяться варикоз влагалища!
Врач сыпала медицинскими терминами, но Кире было всё равно. Только что в сквере какой-то незнакомый пьяный дядька пытался её обнять, приговаривая: «Только неграм даешь? А белые тебе не нравятся?». А перед тем идущая навстречу одноклассница, заметив Киру, перешла на другую сторону улицы.
— Надо заявление писать! — звучал голос Ирины Евгеньевны.
Кира кивнула: надо, значит, надо, но подумала, что ничего ей не надо: она потеряла ребёнка, она отвергнута любимым мужчиной, она непонятно почему опозорена, наверное, ей вообще не стоит жить.
Только в «Цветочном острове» Кира приходила в себя. Нежный запах цветочного магазина успокаивал, составление букетов отвлекало от тяжёлых мыслей. Кире представлялось, что Кирилл приедет именно сюда, подойдёт к прилавку, сделает вид, что не знает Киру и, хитро прищурившись, скажет: «Мне, пожалуйста, самый прекрасный букет вот этих белых цветов для самой прекрасной девушки». Сколько раз Кира собирала сама себе огромный букет эустом — это были их с Кириллом цветы, — а потом Кирилл, оплатив букет, здесь же, в магазине, его ей дарил. Такая была у них игра. Господи, какое это было счастье!
Дверь распахнулась, но зашел не Кирилл, а Агнесса. Всегда строгая, в тот момент она казалось особенно недовольной.
— Кира, — Агнесса поправила очки и грозно посмотрела на продавщицу, — ты должна уволиться.
— Почему? У нас же много работы. Вы ещё одного флориста хотели брать.
— У меня главный цветочный салон города, и я не хотела бы, чтобы в нём работали девушки с сомнительной репутацией. Я знаю, что ты не наркоманка, и в безнравственность твою я не верю, но престиж салона не должен страдать. Я выплачу тебе
