следственный отдел Пригородного РОВД. А еще через неделю к нашему дому опять подкатил огромный ЗиЛ- 157, и мы вновь, загрузив мебель и скарб, отправились к новому месту проживания — селение Октябрьское Пригородного района Северной Осетии. Блудные дети возвращались на родину, а десять лет жизни в Чечено- Ингушетии остались далеко позади.
Пригородный район
«С высоты птичьего полета видно, как Пригородный район подковой охватывает город Владикавказ — столицу Северной Осетии- Алании, расползаясь по ее плодородным равнинам и высокогорью Кармадонского и Кобанского ущелий, красоты которых просто неописуемы…»
На малой родине ничего не изменилось, когда через десять лет мы, покинув Чечено- Ингушетию, наконец, вернулись в свой родной дом. Правда, название у республики осталось прежним — Северо- Осетинская автономная советская социалистическая республика, а столица продолжала именоваться неприятным моему слуху именем Орджоникидзе. Районный центр Пригородного района — Октябрьское, в 1968 году представлял собой огромное село с населением в десять тысяч человек, где все дома практически были частные и одноэтажные, за исключением школ и административных зданий. Но нам повезло. К моменту нашего переезда в Октябрьское, было построено силами заключенных местной колонии общего режима единственное двухэтажное жилое здание для сотрудников милиции. Моему отцу- новому старшему следователю Пригородного РОВД- посчастливилось. На первом этаже ему в этом здании была предоставлена двухкомнатная квартира, куда мы в августе с разбега и вселились. Родители так и проживут в ней до конца своей жизни. Из этой квартиры я их впоследствии и провожу в последний путь с разницей в 21год. И похороню их рядышком на родовом кладбище в Ардоне.
Мои родители никогда не претендовали на улучшение жилищных условий, исходя из некрасовского опуса, что «барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать…». Однако барин (читай — руководители ведомств отца и матери), так и не увидел, и они, в конечном итоге, состарились и умерли в этой двухкомнатной квартире, продолжая слепо верить в справедливость и незыблемость социалистического строя. Значительно позже я несколько расширил квартиру за счет пристройки, увеличив количество комнат на два помещения.
В нашем доме проживали работники милиции и местной тюрьмы- колонии общего режима, кроме третьей квартиры, где поселился главный врач Пригородной районной больницы со своей многочисленной семьей. В трехкомнатной квартире их было семеро. Через пять лет главный врач построил на соседней улице дом, и они съехали, однако в неполном составе. Его старшая сестра с мужем и маленьким сыном остались жить в квартире. На сегодняшний день в живых из старожилов осталась лишь она одна. А в квартиры вселялись и выселялись по многу раз новые жильцы, не имевшие никакого отношения к правоохранительным органам.
Осенью я пошел в восьмой класс Камбилеевской среднеобразовательной школы, она находилась за рекой Камбилеевкой, и мы — «октябрьские», пройдя через огромный массив пастбища, добирались и переходили ее по навесному мосту. Школа четырехэтажная, но была одна беда — туалетов внутри здания не было, приходилось по нужде выходить на улицу и вместе с девочками идти первые пятьдесят метров, затем развилка, и далее, как в кадрили — направо уходят мальчики, налево — девочки, а по центру — туалеты для учителей. А еще рядом с туалетами — футбольное и баскетбольное поля, где мы постоянно гоняли мяч. Нашим девочкам и учительницам было не всегда удобно пройти к цели, вот они и ходили парами или четверками. В классе со мной обучалось сорок два школьника, для нормального учебного процесса это многовато, за урок опросить всех не получится никому. Поэтому я старался основной акцент делать на самоподготовке и постоянном повторении пройденного. Плохо давалась математика и русский язык, возился до тех пор, пока не начинал понимать суть изучаемого материала. Наш суровый родитель не раз заявлял нам с братом, что у нас нет влиятельных и богатых родственников и надо хорошо учиться, чтобы чего- то добиться в этой жизни. Но не криминальными действиями и нарушениями установленного законодательства, а умом и сообразительностью. Поэтому мы с братом охотно учились. Но иногда, когда начинали одолевать естественные инстинкты молодого поколения или другие отвлекающие желания, мне приходилось решительным образом их отклонять, как и все, что препятствовало подняться на следующую ступень совершенства. Хочешь добиться верхних ярусов, будь готов пожертвовать, иногда даже, своим личным благополучием на каком- то этапе своего стратегического роста. Отец также учил нас с братом быть бескомпромиссными и никогда не прощать никому нанесенной обиды. Но никогда не показывать в открытую своей нетерпимости к кому- либо и, как он однажды выразился, — «надо не быть открытой книгой для всех». Мудрым человеком был мой отец, я любил папу и очень уважал его мнение.
Учителя в Камбилеевской средней школе были высочайшей квалификации, чего, например, стоила наша математичка Хадиза Хатуевна Зангиева. Она методично и настойчиво вбивала в наши головы основы алгебры и математики, добиваясь усвоения материалов своего сложного предмета всеми учениками класса. Она всегда добивалась своего, и мы понимали, что алгебру и математику мы знаем в пределах, позволяющих нам поступить в любые высшие учебные заведения, где превалирующими являлись точные науки. Однако по жизни она была очень невезучая: муж — кандидат математических наук- преподаватель физико- математического факультета Северо- Осетинского государственного университета, несколько лет назад, был, откомандирован в город Ростов- на- Дону на трехмесячные курсы повышения квалификации. Однако оказавшийся один, он не справился со своими чувствами и поддался чарам одной красавицы — еврейки, проживавшей в столице Северного Кавказа. Потеряв голову, он начисто забыл о жене и пятилетнем сыне, ожидавших дома его возвращения. Однако домой он так и не вернулся, предпочтя Ростов- на- Дону селению Октябрьскому. Но на этом ее беды не закончились. Во время осетино- ингушского конфликта в 1992 году в бою за освобождение поселка Карца погиб ее единственный сын Володя — последняя опора и надежда. Пуля снайперши ударила его в грудь, но убила вместе с сыном и мать. Хадиза Хатуевна ненадолго пережила смерть сына.
Второй учительницей, оставившей на моем сердце шрам, была Лариса Федоровна Голованова — учительница немецкого языка. Головановой стала, выйдя замуж за осетина, а ранее была Боровенко, родом откуда- то из российской глубинки. Немецкий язык она знала великолепно, и ей почему- то очень захотелось, чтобы немецкая группа нашего класса знала его в объеме ее требований. А требования у Ларисы Федоровны были как в римской гладиаторской школе. Огнем и мечом прошлась она по нашей центральной нервной системе. И взялась за мой немецкий так, что он действительно стал мне
