дорожки, только что прибывшие из далеких земель Востока, казалось, сотканы для божественных посланников, а прибывшие со всех уголков Крестного Королевства миннезингеры, на каждой пяди внутреннего двора распевающие оды и декламирующие поэмы, славят теперь юных воинов семьи Марацци и в особенности доблесть молодого Дуччо по прозвищу Лев, принесшего Королю Иоанну победу над богомерзкой Мирской Империей. Фрейлины госпожи Арто не скупятся вниманием для юношей, расспрашивая их о военных подвигах и прозрачно намекая на готовность выйти замуж; повара готовят гораздо быстрее и вкуснее, чем обычно, самые изысканные блюда, какие могут быть в Крестном Королевстве и подвластных ему владениях, а на стенах замка, лениво покачиваясь, смотрят на собравшихся гербы семьи Марацци рядом с гербами хозяев — Арто. Пятеро старших сынов рода Марацци, четверо братьев и их отец, восседающие на мерно шествующих жеребцах, гордо и не без хвастовства переводят взгляд со своих отпрысков на обитателей замка и обратно, пробираясь к воротам замка сквозь облепившую их процессию со всех сторон ликующую толпу.
Так встречали укротителей язычества, победителей императора Галлия, завоевателей земель Мирской Империи, так встретили Дуччо Льва Марацци!
Все происходило в точности, как во сне. Бани, покои, неуклюжее окно, однако мысли Дуччо были другими. Совершенно другими. Он отбросил обдумывание реформ и даже мечты о свадьбе, а размышлял над тем, кем он является на самом деле, покручивая в руках перстень, изредка читая слова девиза: “Честь и благородство превыше всего”.
Это бездействие сердило юного Марацци! До праздника ждать еще долго, а мысли о том, что все повторится, преследовали его с момента прочтения письма Августа.
— Нет, надо действовать.
Дуччо позвал находившуюся поблизости служку и наказал собрать всех господ Марацци на семейный совет, что та, слегка испуганно взглянув на почти безумное выражение лица гостя, поспешила исполнить.
Лишь последний Марацци зашел в комнату, Дуччо поспешил запереть дверь и обратился к родным:
— Отец, дедушка, мои братья, мои дядья! Все вы, я знаю, гордитесь мною за честь, что принес нам, за отвагу и доблесть. Но вы не знаете, что произошло по-настоящему в тот день, что мой рык был криком бессилия перед своими чувствами…
Долго и величественно юный Марацци рассказывал подробности той битвы, рассказывал о мальчике, о своем решении, о том, как позорно выбросил меч. Никколо внимательно слушал, прикрыв рот рукой и иногда посматривая куда-то вдаль, пока его сын наконец не закончил монолог.
— Дуччо, — начал было отец гневно, — ты знаешь наш девиз. Господа, каков наш девиз?
— Честь и благородство превыше всего! — ответили Вьери и Алезандер, а вот старшие Марацци лишь слегка улыбнулись.
— Вторую часть девиза, — начал брат Никколо, — глава семьи обыкновенно открывает, когда его детям исполняется по тридцать лет, аккурат перед сложением полномочий как главы. Но времена изменились, и мы, как наши предки, тоже имеем право слегка поменять правила. Вы все повзрослели слишком рано, вам в пору уже сейчас вести семейные дела! Кроме Вьери: шестнадцатилетний парень во главе рода будет вызывать насмешки.
— Почти верно, — согласился Никколо с братом и вновь посмотрел на дуччо, — но чтобы открыть вам вторую часть девиза, вы должны узнать об одном нашем предке, память о котором хранится исключительно в умах и душах Марацци, и ни в какой библиотеке мира вы не прочтете о нем. Спустя пятьдесят зим после чудесного спасения Анзерата, на свет появился Ердикл, наш давний предок. О юности его не сохранилось воспоминаний совсем, кроме того, что на обучение к Анзератовым жрецам он попал совсем мальчишкой. Его проповеди пользовались большой популярностью, сам тогдашний правитель слушал их с замиранием сердца и благоволил Ердиклу. Ердикл стал первым дворянином в нашей семье: дворянство ему в числе первых пожертвовал Аснопс, хозяин внушительных владений, где и проповедовал Ердикл. Лишь получив статус, он заказал первый такой перстень — отец постучал пальцем по своему кольцу, — с девизом, что уже почти тысячу лет остается неизменным. И именно Ердикл сделал традицией вручать такие перстни каждому мужчине в роду. Позже, конечно, правила немного изменились, и теперь перстни выдаются после первого настоящего сражения. Став дворянином, Ердикл не забросил проповедовать, однако проповеди его были порой странными, а порой опасными для верования в Анзерата. О его проступках перед Богом, как тогда говорили, узнали лишь после смерти самого Ердикла, но дворянство у семьи отбирать не стали: пришедший на смену Аснопсу его сын не был особо верующим и не считал деяния старого дворянина ужасными.
Никколо достал из мошны маленький ювелирный микроскоп и стал подзывать сыновей по очереди, а те смотрели в него и отходили совершенно озадаченными. Очередь Дуччо.
— Ну, Дуччо Лев Марацци, прочти же вслух!
На грани опоясывающей палец снизу части кольца была еще одна гравировка! Дуччо обыкновенно принимал ее за царапины, но это своего рода произведение искусства.
— "Но", — начал Дуччо, — "Путь превыше чести и благородства."
— Это вторая часть девиза. Хотите что-нибудь спросить? — манящим голосом вопросил Никколо.
— Какой путь-то? — нарушил неловкую тишину Вьери.
Старшие Марацци переглянулись и с грустными улыбками собрались было оставить молодых обдумывать увиденное и услышанное, как вдруг Дуччо, вспомнив свой разговор с яблоком до мельчайших подробностей, смог дать ответ сразу.
— Твой! — крикнул он Вьери, сразу же переведя взгляд на спину открывающего дверь отца.
— Верно! — радостно воскликнул Никколо, а вслед за ним радостными возгласами в комнату вернулись и прочие. — Твой Путь, Вьери, превыше чести и благородства, твой Путь, Алезандер, превыше чести и благородства, и твой Путь, Дуччо, тоже превыше чести и благородства! Ты, Дуччо, поступил так, потому что не мог поступить иначе, и это твой Путь. Ты все еще воин, точнее, именно теперь ты стал воином! Ведь воин никогда не убивает без эмоций и просто так, но воин, умеющий убивать лучше прочих, имеет силу не делать этого. Запомни, Дуччо, и вы тоже: — он указал на Вьери и Алезандера, — задаром не нужна семья, сковывающая вашу суть, как не нужен и такой Бог. Но между нами: не верю я, что Он жестокий и хочет людских страданий, ох, не верю!
Наконец семья Марацци обрела понимание. Такая сцена происходит каждое новое поколение, и разговор главы семейства с молодыми воинами всегда примерно один и тот же и всегда кончается одинаково.
— Друзья! — вскрикнул Дуччо, — Как доверился я сам себе и оставил того мальчишку живым, так и вы, прошу, доверьтесь мне! Не пейте вина сегодня и не прикасайтесь к кубкам, ибо предчувствие у меня не хорошее.
— Как минимум, — сказал Алезандер, — ты Дуччо Лев Марацци, и именно твое решение принесло
