со мной, я в твоей власти…
— Прошёл? — удивлённо спросила Нянька.
— Прошёл, — удовлетворённо кивнула Мокошиха, бережно опуская сразу обмякшее тело на постель. — Теперь отдохнёт пускай, и поведём его.
— Нашёл же дорогу, — покачала головой Нянька, заправляя под платок, выбившиеся пряди. — Никогда не видала.
— Ну, так наши туда и не заходят, — спокойно возразила Мокошиха, доставая из своего узла и ставя на стол рядом с плошкой, где ровно горел яркий лепесток огня, деревянную глубокую чашку.
Нянька кивнула и потянулась встать.
— Сиди, — остановила её Мокошиха, — у меня своя. Да и за ним смотри.
— И то, — согласилась Нянька, — нравный он, ещё чего удумает.
Мокошиха налила в чашку воды из тускло блестящей тёмной стеклянной бутылки, строго посмотрела на трепетавший в плошке язычок огня и села рядом с Нянькой.
— Пусть отдохнёт и сам решит.
— А там, — Нянька усмехнулась, — куда надо направим.
— Ну да, — усмехнулась и Мокошиха, — мужик любит сам решать.
Он пил долго, мотал головой, смывая с лица кровяную корку, и вода не отталкивала его. Но и… облегчения не приносила. Рот по-прежнему горел, и кожа оставалась стянутой. Наконец он поднял голову и огляделся.
Перед ним переливалась голубыми и серебряными бликами водная гладь, противоположный берег тонул в таком же голубоватом тумане, сзади… нет, назад нельзя, дальше… налево тот же туман, а направо… река ещё шире, вода мутная, с красным и серым, как Валса, когда по ней плыли пепел и кровь. Ну, так всё понятно, вот она — смертная река, и все по ней плывут вперемешку, убитые и умершие, склавины и ургоры, праведники и грешники, а он, значит, как раз на стрелке, отсюда одним в Ирий-сад, а другим по Стирксу к Огню. А ему надо… на тот берег, и потом по берегу вдоль реки, да, против течения ему не выплыть.
Всё понятно и думать нечего, нет у него другого пути, но он медлил, разглядывая спокойное, но даже на взгляд понятно, что сильное течение. А если, — шевельнулась вдруг показавшаяся в первый момент дикой, но тут же понравившаяся мысль — если поплыть не против, а по течению. И перед друзьями он чист: водой снесло, не смог, не справился, ну… ну, не смог, а куда Мать-Вода его принесёт…
— В твоей я воле, — громко сказал он, входя в воду и поддаваясь властно подхватившему его течению.
Нет, он плыл, держа в общем-то направление к противоположному берегу, но особо не сопротивляясь.
— Ты смотри, что удумал, — покачала головой Нянька.
— Хитёр, — кивнула Мокошиха. — Ну, это мы ему перекроем сейчас.
Она повернулась к столику, где в чашке пузырилась, закипая, вода и негромко, с властной уверенностью заговорила.
— Кипуч-ключ, Бел-ключ, Жар-ключ, замкните беду горькую, закройте дорогу смертную.
Нянька кивнула, продолжая зорко следить за слабо подрагивающим телом.
Он не заметил, когда и почему спокойное, хоть и сильное течение сменилось бешеным водоворотом, но почувствовав, что его вдруг потянуло вбок и назад, заметался, пытаясь вырваться на стремнину. Вода вдруг стала горячей, а на губах страшный вкус крови. Стиркс? Его несёт в Стиркс?! Нет!
Его крутило и тащило, и он снова отчаянно молотил руками воду, ставшую вдруг жёсткой и неподатливой, стараясь удержаться на краю водоворота и не дать опустить себя на дно. Нет, нет, не-ет!
— Ишь каков, — Нянька ловко перехватывала его руки, — ишь размахался.
— Нельзя ему, чтоб легко было, — согласилась Мокошиха, — как есть гридин.
— Ну, пусть полежит, отдохнёт, — Нянька опустила на развороченную постель внезапно обмякшее тело, — и подумает.
— Один не надумает, — покачала головой Мокошиха. — А звать больше некого, — и вздохнула.
— Так никого у него в Ирий-саду и нет? — удивилась Нянька.
Мокошиха как-то неуверенно пожала плечами и предложила:
— Давай подождём. Может, и придёт кто.
Нянька вздохнула:
— Жаль, имени он не помнит, ни своего, ни материна, а по роду он принятой, тоже не позовёшь, они и не знают его.
— Подождём, — решила Мокошиха, — и попои его, а то опять застывать начнёт.
Нянька дала ему выпить две ложечки подряд и убрала бутылку. Озабоченно пощупала кирпичи в ногах.
— Сменю, пожалуй.
— Давай, — согласилась Мокошиха.
Он лежал опять неподвижно, с мёртво закрытыми глазами, и только грудь чуть заметно дрожала частым неглубоким дыханием.
Он сумел вырваться из водоворота, но его выбросило опять на стрелку, откуда он попытался прорваться к Ирий-саду, больно протащив по жёсткому галечнику. Отдышавшись, он приподнял голову, настороженно, как под обстрелом, огляделся. Всё как раньше? Нет, аггел, что же это? Он встал на колени, потом выпрямился во весь рост, пытаясь понять, что и почему изменилось. Река… река та же, только потемнела. А вот туман… туман стал заметно гуще и плотнее. Справа над Стирксом тёмный, багровый до черноты, а раньше там тумана вовсе не было, а слева, над дорогой к Ирий-саду, туман белый, местами голубой до синевы, и тоже плотный. Оба рукава закрыты туманом как стенами, и берегов с обеих сторон не видно, а посередине над стремниной туман чуть редеет, но тоже… Так… так получается, кто-то неведомый закрыл ему дорогу и к Огню, и в Ирий-сад, а стремнину… оставил? Но ему не выплыть, он устал. Нет. Огню он не нужен, он не ургор, а полукровка, и Мать-Вода его отвергла, не пустила в Ирий-сад. Ну… ну, так тому и быть. Всё, он больше не может. Вот оно — место твоё, галечник на стрелке у начала Стиркса. Нет тебе дороги больше никуда, нечего и барахтаться.
Он снова лёг и закрыл глаза, прижавшись щекой к острым, сразу и ледяным, и горячим камням. Всё, больше он никуда не пойдёт и не поплывёт. Что мог он сделал, а теперь пусть будет, как будет…
— Рано ж ты сдался, парень, — укоризненно покачала головой Мокошиха.
— Не по силам дорога оказалась, — так же со вздохом согласилась Нянька. — Неужто зазря всё?
— Подождём, — спокойно сказала Мокошиха. — Пусть полежит, пока сам не захочет выплыть.
То ли сон, то ли беспамятство… временами он ненадолго приходил в себя, ощущал камни под собой, жар справа и влажный холод слева, и снова проваливался в бесцветную пустоту, где уже не было ни страха, ни боли, ни надежды. Он ничего не хотел и ничего не ждал.
Неощутимо и безостановочно шло время. Ровно вытянувшись, горел в плошке огонёк, тихо кипела в деревянной чашке рядом вода, застыли на стене чёрные тени сидящих женщин.
Он очнулся оттого, что кто-то или что-то осторожно и ласково трогало его голову, гладя волосы. Вода? Он сползает в
