меня, за сокрытие пришелицы. Значит, надо ей придумать правдоподобную историю. Займусь вечером, полистаю дневники отца, где-то было упоминание о родне на границе с Московией, может, выдать ее за родственницу? Или лучше, за потерявшую память случайную девицу, ради выживания переодевшуюся в парня? Ты-то, небось, уже думал об этом? — Хенрик кивнул. — Ну и что придумал?
Вайс-младший склонялся к варианту со случаем: родство ему в голову не приходило. Хотя могло и сработать. Надо еще раз подумать. А пока следует рассказать отцу о своих приключениях и об Анне.
Мужчины проговорили до самого обеда, и генерал был в гневе на подлость командования сына, рад, что тот вышел из беды целым и бросил, наконец, некрасивое занятие, осознав правоту отца. Относительно девушки он решил разобраться сам — интересно же!
— Так значит, она тебя выходила? При этом ничего толком не умеет, ну, по нашим меркам? Говоришь, она старше своих нынешних лет? Занятно. — Генерал походил по залу и вновь присел рядом с сыном. — И она работала? Сама? И ее род деятельности у нас применения не найдет, она считает? Что ж за мир у них такой? Выясним, надо срочно учить ее языку и грамоте. Что-то да есть, не может не быть, чтобы она совсем была для нас бесполезна! Но не переживай, я в любом случае не брошу человека, спасшего моего ребенка. А уж женщину и вовсе! У нее есть характер, определенно! А это немало! Так что, сын, со счастливым возвращением!
Мужчины обнялись, и разошлись: Хенрик — мыться и переодеваться, Карл — в кабинет, искать упоминание о родне.
Анна Николаевна впервые с момента попадания лежала в постели чистая. Непередаваемое ощущение! Легкость в теле и голове, грубое, но пахнущее свежестью белье на, пусть и неудобной, но отдельной кровати настроило женщину на лирическую волну. Аня вспоминала вчерашний день и вяло размышляла о том, что ей, в целом, повезло.
Ванда привела ее в комнату на втором этаже и знаками дала понять, что это-для неё. Аня стояла в комнате квадратов 20-ти с узким высоко расположенном окном, камином, жаровней в углу, кроватью под балдахином и двумя сундуками вдоль стены с окном. Кресло, нечто, напоминающее бюро из фильмов про помещиков, высокий стул с медным тазом и кувшином, шкура (медвежья?) на полу— вот и вся обстановка. Почему-то подумалось, что комната женская. Аня поклонилась слуге и поставила свою сумку на сундук. Света в помещении было мало, но что поделаешь? Пока гостья осматривалась, прислуга достала из сундука полотно, халат и кусок мыла темного цвета и потянула Анну за собой.
— Мыться, фрау— сказала она, и Аня улыбнулась. — Пойдемте.
Они шли по галере к противоположной от входа стене, где в самом конце Ванда открыла узкую дверцу и Воронцова с удивлением увидела местный туалет: дыра в каменном возвышении вроде консоли выходила за пределы стены и сквозь нее была видна улица, а ветерок, тянущий в дыру, это подтверждал. «Боже, это все летит вниз, что ли? Обалдеть! Уж лучше бы в горшок!»-подумала женщина, но понятливо кивнула, и сопровождающая вышла, оставив ее одну. Отказываться от использования удобств Аня не стала-не требовать же особого подхода?
Далее женщины спустились по другой лестнице и вышли на задний двор, где Аня снова вертела головой. Двор приличных размеров окружала каменная (кирпичная?) стена метров шесть высотой. Хозяйственные постройки располагались по одной стороне и давали представление о себе характерными запахами и звуками: конюшня, свинарник, коровник, птичник. Здесь же был колодец с воротным подъемом, огород за заборчиком и несколько деревьев и кустарников вдалеке. Ванда провела гостью по пыльной дорожке к неприметному деревянному сараю, оказавшемуся местной мыльней-баня для этой постройки слишком громкое название.
Деревянные стены, пол щелястый (чтобы вода стекала?), кирпичная плита, на которой грелась на треножнике в большом котле вода, а холодная стояла рядом, и две скамьи с деревянными бадьями-вот и все оборудование. Свет с трудом продирался сквозь окошко, затянутое какой-то пленкой (бычий пузырь, решила Аня).
Ванда показала, как черпаком набрать воду, куда сложить вещи и вышла, оставив приоткрытой дверь наподобие предбанника. Аня выглянула: там прислуга оставила для нее одежду и деревянные сабо на низкой полке. Поняв, что ей не стоит долго размышлять, женщина ополоснула бадью кипятком, набрала воды снова и, раздевшись, вымыла странным мылом голову несколько раз, потом вымылась сама, поливая себя водой из бадьи и воспользовавшись оставленной лыковой мочалкой, которую узнала — у бабушки в детстве была такая. Мыло, хоть не пахло розами и немного щипало кожу, все-таки хорошо отмывало давешнюю грязь.
Аня мылась долго, но когда вышла, прибравшись за собой, как смогла, Ванда ждала ее у двери на двор, сидя на низеньком стульчике. Доставшийся гостье костюм (брюки и туника изо льна, халат и сабо) был великоват, и рукава пришлось подвернуть, но Анна была счастлива.
— Спасибо! — искренне поблагодарила она Ванду на местном. — Это было хорошо!
Ванда улыбнулась и повела ее обратно в дом, захватив Анины вещи. Пока они шли, немногочисленные работники, копошащиеся в разных местах двора, поглядывали на незнакомца (одет как мужчина, волосы короткие-кто ж еще?) с любопытством, но без излишней открытости, так что сильного стеснения Воронцова не испытывала. Она понимала, что вызывает интерес, поэтому, что толку от ее недовольства?
Идти в тяжелых сабо было неудобно, давно Аня не ходила в такой обуви, но хоть не по земле босиком, и то хлеб. Волосы, тщательно вытертые льняным полотном, сохли на ветру, и к столу Анна Николаевна садилась уже с просохшей гривой, пышной и непослушной.
— Надо озадачиться чем-то, чтобы прибрать это безобразие — пробормотала она, когда увидела реакцию мужчин на ее вид.
Оба Вайса рассматривали рыжеволосое чудо с интересом: вымытые волосы гостьи отливали медью, делая светло-карие глаза более яркими, а чистую кожу— бледнее. Сейчас ее никто бы не назвал парнем, если бы присмотрелся.
— Надо Ванде сказать, чтобы нашла шнурок — собрать это богатство. Иначе мы ее не замаскируем надолго, — заговори хозяин дома. — Не красавица, но манкая, а глаза и вовсе необычные. Такие не забудешь. Она точно московитка, жидов у нее в роду не было, часом?
Хенрик же потерял дар речи. Он вроде и привык к внешности Анны, но в пути было не до того. А теперь мужчина обратил внимание и на глаза, и на белую кожу, и на волосы. Гостья из будущего отличалась от известных ему женщин не только хрупкостью, но и действительной необычностью: на светловолосых и голубоглазых славян она походила меньше, чем для
