Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
нет ей оживотворения. Слышу в себе силу и слышу, что она не может двигнуться без воли Божией. <…> От болезни ли обдержит меня такое состояние, или же болезнь рождается именно оттого, что я делал насилие самому себе возвести дух в потребное для творенья состоянье, это, конечно, лучше известно Богу; во всяком случае я думал о лечении своем только в этом значении, чтобы не недуги уменьшились, а возвратились бы душе животворные минуты творить и обратить в слово творимое, но леченье это в руках Божьих, и ему одному следует его предоставить (письмо от 21 марта (2 апреля) 1845 г., Франкфурт).
Перспектива возвращения в Россию, к чему Гоголя призывали его друзья, его не радует, но скорее смущает:
Притом приезд мой мне был бы не в радость; один упрек только себе видел бы я на всем, как человек, посланный за делом и возвратившийся с пустыми руками, которому стыдно даже и заговорить, стыдно и лицо показать (письмо А. О. Смирновой от 21 марта (2 апреля) 1845 г.).
В том же письме Смирновой Гоголь признается: работу над вторым томом он отодвигает в сторону ради «небольшого произведения», которое «и не шумное по названию в отношении к нынешнему свету, но нужное для многих», и доставит ему «в избытке деньги, потребные для пути»[57]. Что это будет за произведение – о том Гоголь пока не говорит.
А в июне – начале июля 1845 года[58] рукопись, служившую продолжением первого тома «Мертвых душ», он сжигает. Происходит это в одном из городов, куда Гоголь ездил летом 1845 года в поисках лечения – возможно, во Франкфурте, или Берлине, или Карлсбаде, или Гомбурге (Хомбурге). И единственным указанием на то, что произошло с рукописью в 1845 году и каковы были резоны Гоголя, предавшего продолжение поэмы огню, остается последнее из «Четырех писем к разным лицам по поводу „Мертвых душ“» из «Выбранных мест из переписки с друзьями» (1846):
Затем сожжен второй том М<ертвых> д<уш>, что так было нужно. «Не оживет, аще не умрет», говорит апостол. Нужно прежде умереть, для того чтобы воскреснуть. Не легко было сжечь пятилетний труд, производимый с такими болезненными напряженьями, где всякая строка досталась потрясеньем, где было много того, что составляло мои лучшие помышления и занимало мою душу. Но все было сожжено, и притом в ту минуту, когда, видя перед собою смерть, мне очень хотелось оставить после себя хоть что-нибудь, обо мне лучше напоминающее. Благодарю Бога, что дал мне силу это сделать. Как только пламя унесло последние листы моей книги, ее содержанье вдруг воскреснуло в очищенном и светлом виде, подобно фениксу из костра, и я вдруг увидел, в каком еще беспорядке было то, что я считал уже порядочным и стройным. Появленье второго тома в том виде, в каком он был, произвело бы скорее вред, нежели пользу. Нужно принимать в соображение не наслаждение каких-нибудь любителей искусств и литературы, но всех читателей, для которых писались Мертвые души. Вывести несколько прекрасных характеров, обнаруживающих высокое благородство нашей породы, ни к чему не поведет. Оно возбудит только одну пустую гордость и хвастовство. <…> Нет, бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе Мертвых душ, а оно должно было быть едва ли не главное; а потому он и сожжен. Не судите обо мне и не выводите своих заключений <…> Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной. Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всяк человек, не только один я. Дело мое – душа и прочное дело жизни. А потому и образ действий моих должен быть прочен, и сочинять я должен прочно. Мне незачем торопиться; пусть их торопятся другие! Жгу, когда нужно жечь, и, верно, поступаю как нужно, потому что без молитвы не приступаю ни к чему. <…> Верю, что, если придет урочное время, в несколько недель совершится то, над чем провел пять болезненных лет[59].
Мотивы недовольства вторым томом, которые Гоголь высказал в последнем из «Четырех писем к разным лицам по поводу „Мертвых душ“» (неубедительность и идеальность изображенного), в основном совпадали с тем, за что его и прежде, и впоследствии критиковали и С. Т. Аксаков, и В. Г. Белинский. Однако Гоголь развил эту критику со своих позиций. Позитивное содержание поэмы оказалось, посчитал он, недостаточно приближенным к читателю, поскольку не показаны были к нему «пути и дороги»[60]. Однако это позитивное содержание не должно было оставаться изолированным и от низкого материала, «всей глубины <…> настоящей мерзости» общества и «всего поколенья»[61].
Так печально завершился первый период творческой истории второй части поэмы[62].
«Мертвые души» и «Выбранные места из переписки с друзьями»: диптих
Существует несомненная связь между сожжением второго тома, написанием «Завещания» и желанием Гоголя в конце июня – начале июля 1845 года оставить литературное поприще и «поступить в монастырь»[63], о котором рассказала в своих записках М. С. Сабинина, дочь веймарского православного священника Стефана Сабинина. Его Гоголь посетил летом 1845 года в Веймаре, где оказался проездом, отправляясь в Берлин в поисках доктора, который способен был бы его исцелить.
Эпизод этот вообще примечателен и заслуживает того, чтобы на нем остановиться подробнее. О том, что Гоголь посетил Веймар, он всего лишь дважды упомянул коротко в письмах В. А. Жуковскому и Н. М. Языкову:
Для душевного моего спокойствия оказалось мне нужным отговеть в Веймаре. Гр<аф> Толстой также говел вместе со мною. Добрый веймарский священник советовал мне убедительно посоветоваться еще на дороге с знаменитым доктором в Галле, Крукенбергом. К сему склонял меня и граф Толстой… (письмо В. А. Жуковскому от 14 июля 1845 г.)
С Н. М. Языковым десять дней спустя он делится практически теми же впечатлениями от Веймара, что и с Жуковским:
На дороге, в Веймар<е>, говел во второй раз и приобщался. Тамошний очень добрый священник наш советовал мне непременно, едучи в Берлин, заехать по дороге в Галль, к
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
