со скоростью пулемёта. — Всё, вы позаботились о мирном небе для нас, а государство теперь берёт все ваши вопросы на себя! Отличные индивидуальные коттеджи таун-хаусы, медсестра и уборка дома. Чистый воздух!
— А с котом-то туда можно? — спрашивала я, прикидываясь немного доверчивой бабушкой.
— Конечно! Я же говорю, всё для вас. Только договор подписать нужно. Там ещё и денежная выплата. Небольшая, но котику на сосиски хватит. Так что всё в строгой отчётности. — Кивал китайским болванчиком разводила.
— А места там грибные? Я грибы страсть как люблю. — Делала вид, что не могу встать я.
— Да грибные, грибные, бабуль. — Подскочил мужичонка ко мне и схватил за руку у кисти и у локтя.
А я пока слушала про прекрасные условия, что мне вдруг решили предоставить, всё руки мазала. Сохнет кожа в старости, что поделать! Вот только жирный "тик-так" и спасает. И встала я неудачно. Руку чуть не вывернула, даже красные пятна пошли, верный признак будущих синяков.
— Сейчас, сынок, я паспорт достану. Тебе ж, наверное, паспорт мой нужен? — голос у меня дрожал сейчас куда больше обычного.
— Да-да, бабуль, — уже уверенно осматривался по сторонам этот соцработник.
На звук выдвигаемого ящика секретера, он внимания не обратил. А зря.
— Нравлюсь? — уже куда более уверенно спросила я, перестав притворяться.
— Что? Кто? — обернулся мужик. — Эээ, бабка, ты чего?
— Кто-кто… Я про фотографию спрашиваю. — Спокойно объясняю я, направив на соцработника наградной пистолет. — Сорок седьмой год. А это я. В мундире НКВД. Слышал? Вижу, слышал. Я конечно ветеран, и давно уже бабка, но из ума не выжила, продавать квартиру в обмен на халупу в бывших бараках пусть и с доплатой коту на сосиски.
— Бабка, да ты ох@ела что ли? — рванул он на меня и тут же упал, заскулив на всю квартиру.
— Я, юноша, из-под таких как ты самолично этажерку выбивала. Вешать-то всякую шваль потом уже запретили. Патроны на вас тратили, расстреливали. — Говорила я, пока перезаряжала пистолет. Все-таки наградное оружие это не боевое. — Так что не дëргайся, а то одним простреленным коленом не отделаешься.
Приезда милиции мы ждали вместе. Я, сидя на стуле, Лихо, развалившийся на столе, и начинающий утробно рычать, стоило мужику пошевелиться, и сам мужик, скрючившись и скуля на полу.
— Бабушка, отпустите. Я никому не расскажу, правда! Я больше к вам не приду, — подвывал он.
— Да я уже сама всё рассказала. Вон, милиция сейчас приедет. Что же я, зря ребят что ли сорвала? — усмехнулась я. — И прийти ты ко мне не сможешь, потому что уедешь за колючую проволоку. Сейчас на тебя столько висяков повесят, за три года показатели раскрываемости поднимем.
— Анна Тимофеевна, — уже скоро раздалось от порога, я же знала, кому звонить.
— Михаил, вы приходите, а то я нашего гостя одного оставить не могу, — крикнула я. — Дикий он совсем, невоспитанный. На старушек кидается, вон вся рука в синяках, пришлось защищаться.
По инстанциям меня, конечно, потаскали, чуть наградной пистолет не забрали. Но моё славное прошлое, возраст, синяки на руке и хорошо получившиеся на креме пальчики нападавшего сыграли свою роль. Хотя главным конечно было то, что пришедший ко мне разводила оказался весьма ушлым малым. Несколько девок из разных отделов соцзащиты сливали ему информацию о старушках лет так шестьдесят пять и старше, и у кого родни не было. По крайней мере здесь и близкой. Дети там, внуки. А вот квартиры были, и были в собственности. За прошедшие полгода он уже выселил таким образом почти полтора десятка стариков. А его друзья-коллеги, хотя вернее их назвать моральные калеки, пенсионеров ещё и запугали. Первые полученные таким образом квартиры уже выставляли на торги.
Так что вовремя этот чудик решил завалиться ко мне в гости. Ну, или наоборот, не вовремя для себя. Хотя понять его можно. Квартира не из простых, лакомый кусочек. А значит, пройдёт время, и придут другие ребята. Более подготовленные с сильным покровителем.
Служба в разведке приучила слышать и видеть подсказки вокруг. А тут сама жизнь предупреждала. Квартиру я продала. Часть денег добавила к тем, что были спрятаны за фотографиями, часть вложила в свою дачу, а часть перевела Дине. Возможности у неё уже были не те, а Альку надо было учить. Хотя к двенадцати годам наш лисёнок окончательно решил, что будет археологом. Посмотрим, что будет к окончанию школы.
Квартиру я продавала с условием, что мне помогут переехать на дачу. Да и покупателя я сама выбрала из всех. За хлопоты скинула цену.
— Анна Тимофеевна, вы ж ведь поняли, что я со своим прошлым, — внимательно смотрел на меня исподлобья Олег, которого за то самое прошлое знали не по фамилии, а по прозвищу "Лесоруб". — А квартиру продали, скидку сделали. Я знаю, где вы теперь живёте, куда вещи отвезли. И вот непонятки у меня. А почему?
— Про прошлое знаю. Как и ты про меня, — не собиралась я играть с ним в непонятные угадайки. — И про то, что свои правила у тебя есть. Ты закон не уважаешь, считаешь, что раз можно прожать с помощью силы, то надо выжимать. Но есть границы, которые ты не переступишь. А уж если и решишь, что я зажилась, то всегда можно сказать, что фамилия обязывает. Да? Олег Павлович Раскольников? А почему именно ты… На квартиру глаз положили, да ты знаешь, я не скрывала. Эти зубы пообломали, другие придут. Позубастее. А теперь я это вижу так. Приходят бравые ребята, квартирку отжимать, а ты им такой красивый, дверь и откроешь. Они удивятся и спросят, а где бабушка. Уж будь другом, ответь им, мол, я за неё. Представляю их лица.
Лесоруб Раскольников пару секунд молчал, видимо представлял себе эту картину, а потом начал просто ржать.
— Анна Тимофеевна, будь вы младше ну хоть на тридцать лет! Женился бы! Вот честно! — заверил меня Олег.
Ведомственная дача стояла в тихом районе, среди пары десятков ещё таких же дач. Здесь давно был и свет, и удобный подъезд. И даже газ был подведён. В своё время была возможность, когда вели ветку к частным домам высоких чиновников. Я ей воспользовалась. И хотя в домике стояло аогв и была колонка, печку я тоже разбирать не стала. Мне это напоминало о доме и детстве.
Новый забор и дорожки по участку радовали взгляд. Сад буйно цвëл, напоминая мне самую главную весну в моей жизни. А сама эта жизнь текла тихо и размеренно. Рутинно. Но в старости уже начинаешь находить особую прелесть в
