молоком, как оказалось впоследствии, которого Настя ни разу в жизни до того не пила. Тут же дымил трубой самовар, в старинную вазочку из темно-зелёного стекла было налито варенье из лесной земляники, и на блюдечке лежал, оплывая от жары, мёд, привлёкший несколько ос.
Это было сказкой, счастливой сказкой про несчастную девочку. Насте казалось, что это сон, в котором её все любили, и она не хотела просыпаться, не хотела, чтобы исчезли эти смешные старушки-феи. Она, улыбаясь, прижалась щекой к подушке, зажмурив глаза. Но Ларик своим громким голосом мог разбудить кого угодно, и её тоже окончательно разбудил, бесцеремонно заглянув на полати, и приказал спускаться и идти умываться.
Он чувствовал себя здесь великолепно и свободно, приехал, наконец-то, к своим родненьким бабушкам. В письмах он клятвенно им обещал, что и забор поправит, и крышу починит, и вообще поживёт у них с недельку, как минимум. Он приехал вчера выполнить все свои обещания.
Усердно уничтожая оладушки с мёдом, сливками и вареньем и запивая всё это парным молоком, он весело балагурил со старушками, которые не могли оторвать от любимого внучка глаз и только подкладывали ему еду и подливали, улыбаясь, молоко, незлобиво отгоняя настырных ос.
— Ну, всё, бабули, спасибо, наелся, как никогда. Я с крыши начну. Сейчас на чердак слажу, посмотрю, где там дыры насквозь.
— Так их приметить сверху надо, Ларивоша. Давай-ка я с тобой полезу, — забеспокоилась бабушка Марфа.
— Ну, нет, только не ты, ба. Настюха, ты мне не поможешь? Это недолго, снизу мне прутиком ткнёшь в дыры, а я сверху их помечу, потом буду листы менять. Ба, это когда так побило? Градом?
— Как ты уехал, Алипушко через год прибрался, так на следующий год после него и побило. Отца-то нет, вечно на стройках своих. Носит его по белу свету, — отца и сейчас командировали в Казахстан, почти что «на целину», и мать дожидалась только Ларика из армии, чтобы уехать за мужем вслед, как всегда оставляя Ларика на старшую сестру Эльку, как панибратски называл её младший брат. Элька давно вышла замуж и сейчас воспитывала двоих пацанов и его, Ларика, заодно по привычке.
— Мы уж нанимали тут ремонтников. Ну, увидишь сам. Они там подоткнули кое-как куски, а всё одно — бежит! Видишь? — бабушка Марфа, жена деда Алипия Илларионовича, бывшего когда-то настоятелем местного храма, давно заброшенного и полуразрушенного сейчас, подняв голову к потолку, показала пальцем на белоснежный потолок с размытыми желтыми пятнами, проступающими то тут, то там.
— Не забелить уж теперь будет. Перемазывать придется, — сокрушенно вздохнула бабушка Пелагея.
— Вижу. Пошли, Настя. Поможешь, а потом — зубрить! Бабули, она тут заниматься будет, у неё экзамен через три дня, вы её не занимайте ничем. Я сделаю, если что надо. И пол я сам помою, научился палубу драить.
— Да идите, идите. Мы сейчас творожку сварим, окрошечку соберем, только постную, Ларивоша, пост, ведь, никак.
— Давайте. Постную, так постную. А творожок-то причём тогда? — он лукаво улыбнулся. — И омлетиками нас вчера потчевали?
— Так вы, ведь, пост-то не держите, греховодники, а мы уж по-другому не умеем. У нас — пост. Идите, идите. А ты Настя, можешь и в малухе, и на верандочке тут, где уж тебе лучше, там и садись учить свой экзамен.
— Давай, лезь вперёд, а то свалишься ещё ненароком, отвечай потом за тебя, — подтолкнул Ларик Настю к лестнице.
— Нет. Я за тобой, — смущенно отступила Настя назад, убирая его руку и прижимая подол платья к коленкам.
— А,… понял. Погоди, я сейчас, у тебя же нет ничего с собой, я и не подумал. Сейчас я. У меня тут где-то мои старые детские вещички есть, тебе в самую пору будут, наверное, — Ларик, оставив её в смущении перед высоченной лестницей, побежал в дом. Скоро на крыльцо вышла бабушка Марфа и махнула ей рукой: «Иди, милая, обряжу тебя на ваш манер, мы-то в длинных юбках ходили, а вы-то нынче все в штаны забрались. Ну, иди, иди…»
Когда Настя вышла на крыльцо в новом облачении, Ларик захохотал. То, что ему было давным-давно мало, ей было на «большой вырост». Тренировочные трикотажные штаны она подвернула и сверху, и снизу, чтобы можно было передвигаться нормально. Его старые кеды смотрелись на ней, как башмаки рыжего клоуна в цирке, футболка старательно прикрывала попытки Насти подогнать «формочку» под себя и доходила ей почти до колен.
— Во, теперь нормально, на человека похожа, — ухмыльнулся Ларик, — только вместо кедов давай-ка бабулины калоши надевай, а то точно сверзишься, запутавшись носами.
Калоши, торчащие на колышках плетня, были черными, горячими от солнца и удобными. Часа два Ларик лазал по шиферу, скидывая разбитые обломки вниз, обнажая пробоины. Настя длинной тонкой лозой попадала в светящиеся в темном чердаке дырки по порядку, Ларик что-то там отмечал, ругался и ворчал про себя. Наконец они закончили это тягомотное дело. Старушки позвали их пить чай с ватрушками, которые они пекли только для них.
— Ба, я пойду Степку позову, мне, ведь, шифер наверх надо тягать, вы не помощники, вы уж сварите нам чего поплотнее, он мне обещался помочь.
— Может быть, я смогу помочь? — робко предложила Настя.
— Ты занимайся. Без тебя разберемся, тут мужская работа, я с ним в прошлое воскресенье ещё договорился. Он мне много должен остался за последний сенокос. Укосились вусмерть тогда на двух-то его коров, да нашу Милку.
— А ты не считайся. Где ты ему, где он тебе. Друзья поди, — покосилась на внука Пелагея.
— Дружба дружбой, а долг платежом красен, — обстоятельно и ворчливо возразил Ларик.
До самого вечера Ларик со старинным своим деревенским приятелем, весело балагуря, перекрывали крышу. Они аккуратно снимали ломаные листы и аккуратно поднимали новые листы шифера. Где-то они экономно смещали и закрывали дыры старыми листами, где-то меняли старые листы на новые, заранее привезенные отцом Ларика ещё в «позатом» году.
За обедом Степка, когда он думал, что никто на него не смотрит, не сводил глаз с Насти. Но все всё заметили. Слишком восторженно у него рот приоткрывался при взгляде на гостью Ларика.
— Это твоя, что ли? — спросил Степка у Ларика, когда они вышли из дома с кружками горячего чаю и присели на лавочку в тени большого куста сирени.
— Да нет. Это я бабулям просто сбрехнул, что моя, — Ларик мелкими обжигающими глотками прихлёбывал чай. — А на самом деле у неё дома вечно пьяный отчим, а ей экзамен последний сдать надо. Вот я и привез, чтобы она нормально готовилась. Соседка по
