На свадьбу пора торопиться, йо-ха-ха!
Прекрасная высокая нота, мощная, открытая – нота, которой может гордиться любой певец. И вместе с нею еще один звук – чуть слышный звон разбившегося стекла.
Помойная кошка прошла мимо них прямо в квартиру. Джиллиан пошевелилась, но мистер Саттерсуэйт удержал ее, бормоча что-то бессвязное.
– Нет, нет, это смертельно опасно. Никакого запаха, чтобы предупредить. Шипение – и все кончено. Никто не знает, насколько это опасно. Это не похоже ни на что из того, что использовалось раньше.
Он повторял то, что Филип Истни рассказывал ему за обедом.
Джиллиан смотрела на него непонимающими глазами.
Филип Истни достал часы и посмотрел на них. Было всего половина двенадцатого. Последние сорок пять минут он мерил шагами набережную. Взглянув на Темзу, молодой человек повернулся и лицом к лицу столкнулся со своим обеденным собеседником.
– Странно, – рассмеялся он. – Кажется, сама судьба сталкивает нас сегодня вечером.
– Если это можно назвать судьбой, – сказал мистер Саттерсуэйт.
Филип Истни внимательно посмотрел на него, и выражение его лица изменилось.
– Слушаю вас, – тихо сказал он.
Мистер Саттерсуэйт сразу же перешел к делу:
– Я только что был дома у мисс Уэст.
– И что?
Тот же голос, то же непробиваемое спокойствие.
– Мы… вытащили из квартиры мертвую кошку.
– Кто вы такой? – спросил Истни после паузы.
Какое-то время мистер Саттерсуэйт говорил, рассказывая последние события.
– Так что, как видите, я появился как раз вовремя, – закончил он свой рассказ, а затем, после паузы, довольно мягко добавил: – У вас есть что сказать?
Он ожидал какого-то взрыва, каких-то яростных оправданий. Но ничего такого не произошло.
– Нет, – спокойно ответил Филип Истни, повернулся на каблуках и ушел.
Мистер Саттерсуэйт следил за ним, пока его фигура не скрылась в дымке. Несмотря на все произошедшее, у него были странные чувства по отношению к Истни, такие, которые мог бы испытывать художник по отношению к художнику, сентиментальный человек по отношению к действительно влюбленному, обычный человек по отношению к гению.
Наконец мистер Саттерсуэйт встряхнулся и пошел в том же направлении, в котором удалился Истни. Спускался туман, и он наткнулся на полицейского, который подозрительно посмотрел на него.
– Вы сейчас не слышали никакого всплеска? – спросил полицейский.
– Нет, – ответил мистер Саттерсуэйт.
Полицейский пристально вглядывался в реку.
– Наверное, опять один из этих самоубийц, – сказал он с осуждением. – С них станется.
– Наверное, – заметил мистер Саттерсуэйт, – у них есть на то свои причины.
– В основном деньги, – сказал полицейский. – Иногда – женщина, – добавил он, приготовившись уйти. – И не всегда они виноваты, потому что некоторые женщины вполне могут довести до ручки.
– Некоторые могут, – согласился мистер Саттерсуэйт.
Когда полицейский ушел, он уселся на скамейку. Туман окружал его со всех сторон, а он сидел и думал, была ли Елена Троянская милой, обыкновенной женщиной и была ли для нее красота благословением или проклятием.
Смерть на Ниле[12]
Леди Ариадна Грэйл нервничала. С того момента, как она ступила на борт парохода «Файюм», ее раздражало абсолютно все. Ей не нравилась ее каюта. Она могла пережить утреннее солнце, но не послеобеденное. Поэтому Памеле Грэйл, ее племяннице, пришлось уступить ей свою каюту по противоположному борту. С ворчанием леди Ариадна перебралась туда.
Она напустилась на свою сиделку, мисс Элси Макнотон, которая дала ей не тот шарф и упаковала ее маленькую подушку, вместо того чтобы оставить ее незапакованной. Она отчитала своего мужа, сэра Джорджа, за то, что он купил ей не те четки – она хотела из ляпис-лазури, а он купил из сердолика. Джордж всегда был идиотом!
