Вторым же, ведущим к крутому обрыву Оки у западной стены, вышло две сотни дружинников-пешцев с лыжами. Как только подобравшиеся к порокам вои подадут сигнал факелом — трижды проведут полукругом над головой — гриди на лыжах последуют к заграждению. Надолбы напротив пороков идут сплошной стенкой без проходов — но они ведь не вкопаны в землю, а всего лишь вморожены в снег! Выломать их, как можно скорее сделать брешь в ограде — и тут же в атаку пойдет тысяча конных дружинников, сейчас терпеливо дожидающихся сигнала внизу, у ворот! Они вместе с пешцами прорвутся за колья, свяжут боем охрану пороков — возможно даже сами успеют что-то сжечь — но главное, отвлекут нехристей! И когда ряженые в половцев русичи побегут к камнеметам, никто не подумает, что это враг — поганые примут их за своих, за поспевшую на выручку подмогу! И так будет, пока не загорится первый камнемет…
Лишь бы только сумели пройти незамеченными по лагерю, лишь бы только не проявили себя раньше времени, подбираясь к порокам…
Но словно в ответ на самые страшные опасения князя, он вдруг отчетливо разобрал чей-то протяжный, пронзительный крик боли, раздавшийся со стороны татар! И в считанные мгновения стоянка агарян стала оживать испуганными воплями и ревом поганых, первым лязгом скрещенных клинков… Заметались фигурки дозорных у костров отдыхающей охраны пороков, стали вскакивать на ноги вороги — и скрипя от бессильной злости зубами, Юрий Ингваревич крикнул Яромиру, бодрствующему на обламе башни:
— Давай сигнал пешцам! И передай приказ всадникам, пусть готовятся!
Уже понимая, что задумка его не удалась, князь все одно решил атаковать! Может, отвлеченные возней в лагере, защитники камнеметов не сразу поймут, что началась вылазка из крепости? Потекли томительные минуты ожидания — и ведь действительно, отвлеклись на начавшийся было короткий, отчаянный бой тургауды (именно своим гвардейцам Батый доверил стеречь манжаники и вихревые катапульты), проглядели стремительный рывок лыжников к надолбам… Да и расстояние от заграждений до крепостной стены всего-то четыре сотни шагов, преодолеть недолго!
Но как только вои начали выламывать колья, скоро облачившиеся в худусуту-хуяг монголы принялись бить по ним из составных луков, да метать в сторону русичей горящие головешки. Те, упав на снег, затухают не сразу, какое-то время давая слабый, мерцающий свет, вырывающий из темноты мечущихся вдоль надолбов дружинников… И лучшие лучники во всей орде, гвардейцы хорчины умудряются даже при столь тусклом освещении находить цели! А выпущенные ими срезни на близком расстоянии пробивают кольчуги…
Но покуда разгорается бой у линии надолбов, уже заскрипели вороты, и опустился вниз подъемный мост надвратной башни. Раскрылись створки — и загрохотали по толстым бревнам сотни копыт! Вылетела из крепости дождавшаяся своего часа старшая дружина, устремилась к заграждению, где уже появились первые, пока узкие проходы, в коих сошлись лицом к лицу тургауды и пешие гриди! Неистово рубят друг друга в хаотичной схватке лучшие вои обеих ратей, и ни одна сторона не может взять верх — отчаянной храбрости русичей противостоит холодная монгольская ярость! Ударом на удар отвечают друг другу гвардейцы — и только сраженные падают на забрызганный кровью снег…
Однако ведь ширятся же бреши в надолбах, ширятся!
Четыреста шагов для тяжелого галопа всадников — это ведь не более восьмидесяти ударов сердца, практически ничего! Выпущенной из лука стрелой долетели гриди с уже зажженными факелами до проходов, и каждый сотник загодя затрубил в боевой рог, предупреждая соратников, чтобы успели уйти с пути… Кто-то успел — а кто-то и нет, но сбивая порой и замешкавшихся русичей, дружинники протаранили преградивших им путь поганых, втоптали в снег хваленых тургаудов копытами тяжелых жеребцов! Неистово, бешено рубят русичи спешенных монгол чеканами и саблями, крушат черепа врагов шестоперами, сгоряча не ощущая собственных ран! А их соратники подгоняют жеребцов шпорами, бросают на манжаники бурдюки с маслом, кидают на них зажженные факелы… И вот уже загорелся один порок, второй, третий — а пешцы все еще бьются за надолбы, расширяя проходы, и уже спрыгивают всадники из седел, стараясь помочь своим!
Впрочем, полсотни лучников на лыжах побежали дальше, вдоль заграждения… Они докатились до вихревых катапульт — и там, быстро разведя костерок из запасливо прихваченного с собой сушняка, подожгли стрелы, заранее вымоченные в сере! И первый же залп их обрушился на ближний камнемет, запалив его в считанные мгновения…
Но уже не сотни — тысячи поганых бегут к лошадям, уже вся ханская гвардия скачет к месту схватки! А кюган тургаудов, защищающих требушеты и катапульты, отвел назад стрелков-хорчинов. И в свете трех из пятнадцати горящих манжаников, приказал им бить по скакунам русичей! У многих ратников грудь верного коня защищена кольчужной попоной или даже дощатой броней — но срезни пробивают кольчуги, находят уязвимые места на незащищенных боках животных, и всадники падают вместе с лошадьми… Вскоре, накрыли монгольские лучники и воев, ударивших по вихревым катапультам. Те сами выдали свое положение зажженными стрелами да костром, и в ответ вскоре хлестнул по ним град срезней, быстро выбивая дружинников…
И все одно прорываются русичи сквозь ряды поганых, выставивших перед собой чжиды и сбившихся в некое подобие «ежей» — еще два больших порока запылали! Да три маленьких подожгли горящими стрелами слишком быстро гибнущие смельчаки…
Но уже доскакали до орусутов тургауды Бату-хана — и ударили всей силой по рассеявшимся вдоль надолбов гридям, потерявшим ход! А ведь едва ли не половина ратников еще даже не миновала заграждения…
Юрий Ингваревич понял, что большего уже не дождется, что дружинникам уже не удастся прорваться к оставшимся порокам… Нет, нужно уводить людей, иначе погибнет слишком много воев, столь нужных при защите крепости — ведь на стене каждый умелый боец стоит троих ворогов! Затрубил он в рог, подавая своим людям сигнал к отступлению, а воевода Яромир уже зычно закричал лучникам с составными луками, тревожно наблюдающим за сечей у бойниц:
— Приготовиться!!! Пальцы грейте, покуда возможно!!!
Не лишний совет, с замерзшими пальцы теряется ловкость и сноровка стрелков — но матерые и умелые вои и сами все знают… Между тем, заслышав сигнал боевого рога, развернули коней еще не вступившие в бой гриди, отхлынули назад уцелевшие пешцы, растворились в ночной тьме, бодро покатив на лыжах к обрыву Оки, к подземному ходу…
А кто из боя вырваться не смог — тот в эти самые мгновения умирает. Тяжело раненый стрелой в лицо, или стащенный из седла крюком чжиды, или изрубленный саблями, да затоптанный копытами монгольских лошадей… Но все еще сражаются старшие дружинники, в час собственной смерти выручая соратников! Последним волевым усилием ткнув рогатиной в ворога, или ударив булавой, или рубанув топором аль клинком… Выигрывают обреченные считанные мгновения, коих татарам не хватит догнать отступивших да на плечах их ворваться в град!
И когда тургауды, истребив у надолбов всех вступивших в бой русичей, бросились вдогонку, последние уцелевшие ратники уже вступили на мост! А прикрывая их, из ближних к воротам городней и облама башни ударил во врага град стрел! Впрочем, поганые все одно бы не смогли проскакать вперед — замыкающие колонну всадников вои рассыпали за собой железные рогульки, отбив у напоровшихся на них татар всякое желание преследовать…
