с продуктами не разобран?
Яйца и остальное были отправлены в холодильник моей темной кухоньки, в ванной обнаружились грязные следы сорок девятого размера — кто-то у раковины топтался. Видимо, все-таки не горгг, а сантехник, поскольку в кранах появилась вода. В вульгарной Вере Павловне и Застоньевском ЖКХ имелись свои положительные стороны.
Ванна меня едва вмещала, зато струи душа лупили как из пушки. Это полезно, есть даже такие специальные лечебные души для психически ненормальных нимфоманок. Я стояла под резкими струями и думала, что не хочу ни о чем думать. Видимо, я умственно отсталая сумасшедшая нимфоманка. А бывает ли не сумасшедшие нимфоманки? Это же вроде бы официальное умственное расстройство? Хотя почему умственное? Оно же телесное.
Тело определенно все помнило. Тут думай не думай, а накатывают такие сильные ощущения. Можно уверять себя, что один раз, да во сне, да в боевых стесненных условиях, это вообще не групповуха, лишь случайное стечение обстоятельств. Но тело…
Нет, мне просто хочется их увидеть. Неболтливых, по-своему веселых, сдержанных воинов. Не надо секса. Просто сидеть под звездным небом, жевать мясо, видеть, как точно они работают ножами. Точно, сильно, уверенно, ритмично… О-о, черт…
Тело и мысли спорили, пытаясь нагнать и объяснить друг другу правду. Так или иначе, но кружили и гоняли они только вокруг секса. У меня начали ныть бедра.
Пошли вон! Шиза, тело, мысли, бедра — все вон! Поскольку есть еще и желудок.
Я надела домашнее и направилась к холодильнику.
Десять… Я задумчиво рассматривала опустевшую упаковку яиц. Жарила в три приема, зелень, кусочек колбасы, немного гренок — все там было. Ужас! Сходить что ли еще раз в магазин? Нет, уже темнеет, блуждать по бывшей стройке этого «бермудского треугольника» не хочется. И вообще нужно остановить процесс питания. Тем более, еще есть чай и пироженки.
Переходник для розетки я, конечно, купить забыла. Впрочем, сытый желудок окончательно раздавил страхи перед психушкой, отторг нежелание общаться с Верой Павловной и гулким коридором. Мы с пироженками и кружкой бесстрашно направились на общую кухню.
Хозяйки не было, чайник с кипятком ждал на плите. Я сидела, размышляя над своей комнатой и скромными размерами пирожных. Может, тайна галлюцинаций заключена в самой комнате? Жил какой-то наркоман, пропитал диван ядовитыми смесями, вот меня и прихватило. Логично? А кольца и засосы на меня сами наделись. Кстати, почему пирожные в упаковку по три штуки кладут? Тут же явно четыре штучки поместятся.
Кончились. И пирожные, и мысли о наркоманских диванах. Я налила еще чаю и направилась к себе. За дверью хозяйки опять тихо играла музыка, едва слышно и проникновенно пели по-французски. Это из старинного — был такой кудрявый французский певец. Имя я вспомнить не могла, но во времена молодости Веры Павловны он был жутко популярен. Ностальгирует хозяйка. А что ей еще делать?
Гораздо актуальнее был вопрос, что делать мне. Ведь страшно. И попасть в Золотую степь страшно, и не попасть еще страшнее. Видимо, и то, и другое много страшнее психушки.
Я старательно занималась делами: почистила пальто, написала список покупок на завтра — дважды подчеркнула «переходник», пересмотрела пакет со стрингами. В отчаянии даже накидала в планшете план по доработке текущих рабочих проектов. Да что ж все такая рань на часах? Я же спать хочу.
Наконец, тихоходное время сдвинулось к половине одиннадцатого, я решила что пора, спала-то я плохо, нужно попытаться выспаться.
Я постелилась и легла: свежие простыни, свежая футболка и темно-сиреневые стринги. Что глупо.
Выяснилось, что спать я совершенно не хочу. Просто хочу. Физиологически.
Наушники пытались меня утешить и отвлечь. Но это же не рок-поп и си-панк, а чистое порно-мюзик, и как такое студиям записывать дают⁈ Лучше бы я хозяйкину курчавую старину слушала.
Плеер я отключила, с мыслями этот номер не прошел.
Тишина и тоска наплывали из углов комнаты. Шкаф мужественно пытался их сдержать, но тоска и безнадега обтекали его широкую сильную спину.
Господи, да что ж я даже с ума и то не могу нормально сойти⁈
Я не особо верующая, но взывать к богу по столь странному поводу было как-то неосмотрительно. Лучше прибегнуть к хорошо проверенному человечеством практичному электронному безумию. Телевидение оно называется.
Я нажала клавишу старинного агрегата, он чуть подумал, вздрогнул и попробовал засветиться. Затаив дыхание, я ждала. Трудно поверить, что причиной моей шизы и сна о Золотых степях был черно-белый ламповый мамонт, но…
… — трудно предположить, что причиной этого был недостаток религиозности — сообщил мне и миру серый человечек на сером экране, задумчиво посмотрел в стол перед собой, поправил очки, и задушевно продолжил: — Большинство искусствоведов склонны отдавать приоритет влиянию эпидемий чумы и оспы…
Черт, только чумы мне и не хватало! Я надавила на переключатель каналов, поднатужилась, но не успела переключиться…
Я стояла в полумраке, вокруг был тесанный, гладкий, резной, но одинаково серо-могильный камень. Инстинктивно задрав голову, я рассмотрела высоченные и узкие каменные своды. Ой! С золотистыми просторами степей этот сон явно не пересекался. Вообще никак! Я мало понимаю в чумных приоритетах и сусликах, но неплохо распознаю раннюю готику. Да не туда же меня спать отправили!
Глава 4
Видимо, за стенами был вечер — в высокие стрельчатые окна второго яруса еще падал дневной свет, но явно угасающий. Огромное помещение… неф тянулся, казалось, бесконечно, сотни колонн высотой в три-четыре нормальных этажа, переходы над ними. Резьба, бесчисленные пилястры и капители, почти неразличимые снизу. Видимо, я должна была узнать столь выдающееся архитектурное сооружение. Но я не узнавала. Дворец или собор какой-то, да и к дьяволу его.
Мне хотелось плакать. Это не Золотая степь! Но почему⁈
Под сводами захлопали птичьи крылья, потом послышались шаги на верхнем, идущем вдоль стены, ярусе — великолепная акустика подхватила стук каблуков, он загрохотал, как молот судьбы. Я осознала, что торчу совершенно неуместной статуей посреди прохода в сотню шагов и попятилась в тень.
Незнакомец наверху так и не появился, шаги свернули куда-то в переход и быстро смолкли. Я замерла под прикрытием колонны в каком-то ступоре. На глазах стояли слезы, но почему-то не текли. Я себя знаю — точно должна разрыдаться. Вместо этого выругалась. Скверное слово нервным шелестом разлетелось между ближайших колонн, неохотно смолкло. Поосторожнее здесь нужно ругаться,с такой-то предательской акустикой.
И что мне вообще делать? У меня, кстати, спина мерзнет.
Спина, да и плечи действительно стыли. Это из-за
