крики и плач, клаксоны дизельмобилей, кто-то куда-то бежал, кто-то, оказавшись в пределах тумана, недвижно лежал лицом вниз. Симфония смерти. Сюита неизбежности. Гуор закрыл глаза, вслушиваясь в отчаяние и страх жителей его родного города. Каждая предыдущая песня вела к этому моменту, каждый новый альбом, записанный по его идеям, был больше и больше похож на то, что происходило прямо сейчас.
«Я был пророком, сам того не понимая».
Всё это безумие продолжалось уже около часа, и именно в нём Эдриан увидел вдохновение для музыки. Что может быть мрачнее конца света? Это должно было стать квинтэссенцией творчества «Безголового графа», его апофеозом, после которого уже никто и никогда не напишет ничего лучше. Разум музыканта фонтанировал идеями. Все эти звуки за окном уже были музыкой, оставалось лишь привести их в нужную форму, добавить гитар, клавиш, ударных и положить на это текст, преисполненный презрения к самой жизни.
«И что эти трусы сказали мне? Ты спятил, Гуор, нужно спасаться, Гуор, ты как хочешь, а мы идём в бункер, Гуор. Как можно вообще сейчас думать о музыке? Идиоты. Идиоты! А когда, как не сейчас! Что может вдохновить сильнее гибели целого мира прямо на твоих глазах!»
Эдриан докурил и щелчком выбросил окурок с балкона. Туда же отправился пистолет. Музыкант зашёл обратно в квартиру и с некоторой долей печали в глазах взглянул на тела своих товарищей: Робера, Мары, Оливера и Виру. Они все были уже мертвы и заливали роскошный ковёр кровью. Гуор подошёл к аппаратуре и выключил запись. Перемотал на начало и нажал на кнопку воспроизведения. Через динамики прозвучали предсмертные хрипы и стоны участников группы, убитых Эдрианом десять минут тому назад. Визгливый голос Робера изрыгал проклятия в адрес убийцы. В какой-то момент Мара зарыдала, но затихла буквально через минуту.
«Жаль, что не слышно Виру. Кажется, он умер сразу. Ну и ладно, эта запись всё равно идеально подойдёт. Пусть нового альбома не будет, но из того, что есть, я запишу песню. Одну единственную. Последнюю песню. Главное — успеть до того, как армагеддон, устроенный эльфами, придёт и за мной. Армагеддон… Эльфы… Эльфогеддон, ха! Так я и назову это великолепие. Спасибо друзья, вы потрудились на славу. Мир будет помнить нас вечно».
Глава 4. Загга!
Каждый раз, глядя, как тёмная кровь наполняет прозрачную колбу шприца, Дамиан вспоминал тот злосчастный день, когда Петер Хорс пожертвовал собой ради него и Хель.
Дамиан смутно помнил, что произошло дальше. Помнил, как он попытался рвануть следом за отцом, помнил, как слёзы катились из глаз. Но Хель нар-Вейгу крепко держала его за руку, не давая ни малейшей возможности свести счёты с жизнью. К тому же если бы он вырвался, то оставил бы без защиты и её, но тогда он об этом не думал. Перед глазами парня стоял силуэт отца, пропадающий в багровом магическом вихре. Потом Хель просто заломила ему руки и силой повела в сторону бункера. Шаг за шагом. Пока Хорс просто не начал безвольно переставлять ноги. К счастью, он не разжал окровавленный кулак, держащий амулет. Дамиан отпустил его, лишь когда они перешли границу купола, оставив за ним багровую бурю.
Парень помнил, как амулет упал на бетонный пол и разбился, а сам он, обессиленный, рухнул на колени. Хель рядом с ним. Так они и простояли, пока к ним не подошли какие-то люди в форме и не увели вниз по лестнице, где уже ждала заплаканная мать и хмурый Гарихурдин. По глазам гнома было видно, что он всё понял и с расспросами не полезет. За это Дамиан был ему безумно благодарен.
Со дня, который с чьей-то лёгкой руки стали называть Катаклизмом, прошло чуть больше года. Кто-то до сих пор оплакивал потери, кто-то смог перешагнуть через это и продолжил жить. Пусть и под землёй. Хель нар-Вейгу пропустили в подземный бункер, как и обещал Петер Хорс. В сумке с его документами была бумага, которая давала ветерану или его представителю право на проход двух лишних человек. Марч, его жена, далеко не сразу смогла осознать случившееся. Она простояла у двери шлюза около десяти часов, ища родное, любимое лицо в каждом, успевшем попасть в безопасное подземелье. После этого она возненавидела девушку-орка лютой ненавистью, обвиняя в смерти супруга. Ни слова Дамиана, ни Гарихурдина о том, что если кого и винить — то эльфов, не помогали, поэтому всё это время Хель просто старалась не попадаться ей на глаза.
Дамиан поморщился. Воспоминания об отце несли за собой как теплоту и радость былых дней, так и душевные страдания. Он не мог смириться с его уходом. Это было бы… Предательством.
— Марна, ты решила у меня сегодня забрать кровь на несколько месяцев вперёд? Если что, я не против. Терпеть не могу запах медпункта. Без обид.
— Запахи ему не нравятся, понимаете ли. На следующей неделе придёшь как миленький. Или уже забыл, что случилось с твоим дружком Дорманом? Так я напомню! После пропущенных обязательных еженедельных анализов его искала вся служба безопасности! И весь следующий месяц я приходила брать у него анализы в изолятор! Поверь, там запахи не лучше.
— Ладно, просто заканчивай поскорее, будь любезна.
— Не нужно меня торопить. Ты не один такой, у меня сегодня ещё тридцать человек. И завтра! И послезавтра! И так, пока правительство не объявит, что можно выходить наружу! Так что заткнись и не выпендривайся!
— Эй, успокойся. Я же просто хотел пошутить.
— Таких шутников тут через одного. Каждый считает себя оригинальным.
Симпатичная медсестра с длинными светлыми волосами, непослушные пряди которых выбивались из-под шапочки, поджав губы вытянула из вены иглу шприца и ловко приложила к месту укола ватку, промоченную спиртом. Дамиан, покорно замолчавший, стянул с себя кофту и пересел в другое кресло. Там уже ждали датчики-присоски для электрокардиограммы. Он хорошо помнил порядок проведения анализов и решил не подливать масла в огонь. Марна лишь исполняла то, что от неё требовалось.
Слушая попискивание приборов, считывающих сигналы сердца, Хорс всё-таки не удержался.
— Марна?
— Ну что ещё?
— Ты так и не узнала, куда увозят тех, у кого нашли признаки октозаражения?
Девушка вздохнула. Каждую неделю из лаборатории приходили результаты анализов. Каждую неделю до двух человек забирали безопасники и помещали под карантин. Потом
