была тщательно продумана так, чтобы вместить двух людей как два энергетических поля. Согласно теории магов, природа скалы и способ, которым была высечена пещера, позволяли двум телам, двум светящимся шарам, переплетать свои энергии.
– Я специально взял тебя в эту пещеру, – продолжал он, – не потому, что мне нравится это место, – нет, оно мне не нравится, – но потому, что она создана как инструмент, чтобы толкнуть ученика глубоко в повышенное осознание. Маги древности не предавались размышлениям. Они склонялись к действию.
– Ты всегда говорил, что твой бенефактор был такого же типа, – сказал я.
– Я преувеличивал, – ответил он. – Это примерно так же, как когда я говорю тебе, что ты – дурак. Мой бенефактор был современным Нагвалем, занятым поисками свободы, но он всегда предпочитал действия вместо размышлений. Ты – современный Нагваль, занятый таким же поиском, но ты сильно тяготеешь к заблуждениям разума.
Его сравнение явно показалось ему чрезвычайно забавным: в пустой комнате зазвучало эхо его хохота.
Когда я попытался вновь заговорить о пещере, он сделал вид, что не слышит меня. По блеску его глаз и по тому, как он улыбался, я знал, что он притворяется.
– Прошлой ночью я намеренно сообщил тебе первое абстрактное ядро, – сказал он, – с надеждой, что ты получишь представление и о других ядрах. Ты пробыл со мной долгое время, так что знаешь меня очень хорошо. Каждую минуту нашего общения я пытался согласовать свои действия и мысли с моделями абстрактных ядер.
История Нагваля Элиаса – другое дело. Хотя она кажется рассказом о человеке, на самом деле она является рассказом о намерении, которое воздвигает перед нами здания и приглашает войти в них. Это способ понимания магами того, что происходит вокруг них.
Дон Хуан напомнил мне, что я всегда упорно старался найти основополагающий порядок во всем, что он говорил мне. Я подумал, что он критикует меня за мою попытку превратить все, чему он учил меня, в проблему социальной науки. Я начал было оправдываться, что мои взгляды изменились под его влиянием. Он остановил меня и улыбнулся.
– Ты действительно не очень понятлив, – сказал он и вздохнул. – Я хотел бы, чтобы ты понял основополагающий порядок того, чему я учу тебя. Мои возражения направлены против твоего понимания природы этого порядка. Тебе кажется, что это какие-то тайные процедуры или скрытая последовательность. Для меня же это означает две вещи: здание, которое намерение возводит в мгновение ока и помещает перед нами, приглашая войти, и знаки, которые оно дает нам, чтобы, находясь там, мы не заблудились.
– Ты мог бы заметить, что история Нагваля Элиаса – это более чем просто перечисление последовательных деталей, из которых состоит событие, – сказал он. – За всем этим стоит здание намерения. И рассказ был предназначен дать тебе представление о том, что являли собой Нагвали прошлого. Ты должен узнать, как они действовали с целью согласовать свои мысли и действия с величественными сооружениями, которые возводит намерение.
Последовало длительное молчание. Мне нечего было сказать. Чтобы не дать угаснуть беседе, я сказал первое, что пришло мне в голову. Я сказал, что по услышанным мною историям у меня сложилось благоприятное впечатление о Нагвале Элиасе. Мне он нравился, но что касается Нагваля Хулиана, то по непонятным причинам все, что говорил о нем дон Хуан, ужасно меня беспокоило.
Одно упоминание об этом дискомфорте привело дона Хуана в восторг. Он вынужден был встать со стула, чтобы не задохнуться от смеха. Положив мне руки на плечи, он сказал, что мы обычно или любим, или ненавидим тех, кто является отражением нас самих.
И опять глупая застенчивость удержала меня от вопроса о том, что он имеет в виду. Дон Хуан снова засмеялся, явно понимая мое настроение. Наконец он заметил, что Нагваль Хулиан был похож на ребенка, чья собранность и выдержка всегда приходят извне. Если отбросить его практику как ученика магии, то у него совсем не было никакой внутренней дисциплины.
Я почувствовал иррациональное желание защищаться, сказав дону Хуану, что моя дисциплина пришла как раз изнутри.
– Конечно, – сказал он покровительственно. – Не можешь же ты надеяться быть в точности похожим на него.
И он снова рассмеялся.
Иногда дон Хуан настолько выводил меня из себя, что я был готов заорать на него. Правда, такое настроение никогда не было продолжительным. И теперь оно рассеялось так быстро, что мною тут же овладела другая мысль. Я спросил дона Хуана: возможно ли, чтобы я входил в повышенное осознание, не сознавая этого? Или, может быть, я оставался там в течение нескольких дней?
– На этой стадии ты входишь в повышенное осознание целиком самостоятельно, – сказал он. – Повышенное осознание – тайна только для нашего разума. На практике оно очень просто. Мы сами усложняем это, как и многое другое, стараясь сделать понятной окружающую нас беспредельность.
Он заметил, что вместо бесполезного спора о своей персоне я должен думать о данном мне абстрактном ядре.
Я сказал ему, что думал об этом все утро и пришел к выводу, что метафорической темой истории были проявления духа. Только вот я не разобрался, где было то абстрактное ядро, о котором он говорил. Должно быть, это было нечто невыразимое.
– Я повторяю, – сказал он тоном школьного учителя, муштрующего своих учеников, – проявления духа – это название первого абстрактного ядра в магических историях. То, что маги считают абстрактным ядром, в данный момент явно ускользает от тебя. Эту ускользающую от тебя деталь маги называют зданием намерения, или безмолвным голосом духа, или скрытым порядком абстрактного.
Я сказал, что понимаю «скрытое» как нечто утаенное, как в «скрытом мотиве». Он ответил, что в данном случае «скрытое» значит больше: оно означает знание без слов вне нашего непосредственного понимания, и в особенности – моего. Он допустил, что знание, на которое он ссылается, недосягаемо для меня лишь на данный момент, но не выше моих предельных возможностей понимания.
– Если абстрактные ядра выше моего понимания, тогда какой смысл говорить о них? – спросил я.
– Правило гласит, что абстрактные ядра и магические истории должны быть рассказаны тебе именно на этом этапе, – сказал он. – И однажды скрытый порядок абстрактного, который есть знание без слов, или здание намерения, заложенное в эти истории, раскроют тебе сами эти истории.
Я все еще не понимал.
– Скрытый порядок абстрактного – это не просто порядок, в котором были преподнесены тебе абстрактные ядра, – объяснил он, – и не то, что в них есть общего, и даже не соединяющая их ткань. Это есть непосредственное знание без вмешательства языка.
