Раз словечко, два словечко – будет песенка».
Горчинский смотрел на происходящее, не в силах двинуться с места. Он чувствовал, как подступает тошнота, но все равно не мог оторваться от монитора. Вакса-мусорщик выключил камеру. Горчинский переключился на камеру в подъезде. Вакса-мусорщик убрал голову мужчины в черный мусорный пакет и положил в сумку, туда же отправил инструмент. Управившись, он вышел из квартиры, прикрыл дверь и вышел из подъезда. Дома достал пакеты из сумки и положил их рядом с тремя другими такими же, что уже видел Горчинский.
Александр Ваксин сел за ноутбук. «Через пару недель, когда мусор созреет, я добавлю в мусорные баки такой редкий черный мусор», – написал он в Телеграме. «Саш, ну зачем ты таскаешь эти пакеты с мусором домой?» – спросила жена Ваксы-мусорщика, когда вошла на кухню. «Так надо, хорошая моя», – ответил Вакса-мусорщик. Жена ничего не ответила, только обняла мужа за плечи и поцеловала в макушку.
Горчинский выключил систему и выбежал на балкон, держа в руках телефон. Он уже собрался набрать 112, когда увидел внизу мужчину в шляпе. И снова, несмотря на восьмой этаж, его лицо было четко видно. Он приложил палец к губам. Горчинскому стало дурно. Перед глазами поплыли разноцветные круги, в голове зашумело, будто он оказался под водой. Незнакомец махнул Горчинскому, словно приглашая того пойти за ним. Горчинский кинулся к мониторам. В этот раз мужчина в шляпе не исчез. Он смотрел именно в ту камеру, через которую наблюдал Горчинский.
Незнакомец перемещался настолько быстро, что Горчинский еле успевал переключаться с камеры на камеру, будто странный тип не шел, а исчезал и снова появлялся.
Когда незнакомец довел по камерам Горчинского до Теплого Стана, то остановился, и Горчинский услышал его голос. Он звучал в голове, будто голос самого Горчинского: «Это самое высокое место в Москве – Теплостанская возвышенность – самый высокий из семи Московских холмов. Вернись сюда через неделю. И не надо никуда звонить». Горчинский сделал метку для камеры и поставил уведомление на автоматическое включение ровно через неделю.
Через неделю, прежде чем подключиться к камере, смотрящей на то место, что указал незнакомец, Горчинский попытался подключиться к микрофону Ваксы-мусорщика. Телефон оказался выключенным. Тогда он активировал камеры в квартире Александра Ваксина. Квартира была пуста. Горчинский просмотрел записи за прошедшую неделю по местам, где мог быть Вакса-мусорщик. Он нашел его у одной из помоек. Тремя днями ранее Вакса-мусорщик как ни в чем не бывало в очередной раз фотографировал мусор. Рядом, в соседнем баке, копались двое. Видно было, что они что-то говорят Ваксину, тот отвечает и в какой-то момент, когда снова отвлекается на фотографию, получает удар пустой бутылкой по затылку. Запинывали Ваксу-мусорщика почти полчаса, пока он не превратился в кусок окровавленного мяса. Горчинскому показалось, что это даже не убийство, а казнь.
Горчинский подключился к камере на Теплостанской возвышенности. Мужчина в шляпе уже был здесь. Горчинский видел, что тот указывает ему на что-то поодаль. Горчинский никак не мог понять, что это, слишком большое и размытое, словно не в фокусе. Он переключился на другую камеру, установленную дальше. Появилось очертание двух необхватных то ли столбов, то ли стволов исполинских деревьев. Горчинский максимально отдалил изображение. Теперь он увидел, но увиденное не поддавалось осмыслению. Нижняя часть туловища по пояс словно росла из земли. Горчинский и представить не мог, каких размеров могло быть это чудовище в полный рост, если только по пояс оно, казалось, касается облаков. Кровь, гниль, мертвая плоть, вместо коленных суставов тысячи изуродованных лиц, пульсировали монструозные вены на ногах. «Ноги», – услышал в голове голос незнакомца Горчинский. Камера выключилась, и как он ни пытался снова к ней подключиться, ничего не выходило.
Третье окно
Почти месяц Горчинский не входил в систему. После истории с Ваксой-мусорщиком он стал немного бояться своего детища. Впервые он заглянул в жизнь обычного, ничего не значащего для него человека, одного из миллионов, и оказался в таком аду, забыть который невозможно. Горчинскому казалось теперь, что в каждом вспыхивающем светом по ночам окне творится ад. Кипит человеческое безумие, бурлит ненависть, и дома впитывают в бетон и кирпич это варево, насыщая небо ядовитыми испарениями, когда солнце разогревает город. Вот он, маленький незаметный человек – Вакса-мусорщик. Ничем не примечательный, не стоящий того, чтобы Горчинскому заплатили деньги за наблюдение. Никому не интересен на него компромат. Вот он – проживает незаметную и никому не нужную жизнь, один из многочисленных невидимок города; и вот тот ужас и мрак, сотворяемый им. Вакса-мусорщик – сотворитель ужаса, не порождение, а один из его родителей.
Горчинский бесцельно шел по Тверской к Манежной площади. В каждом проходящем ему мерещился Вакса-мусорщик. У каждого дома на кухне лежат свои черные мусорные пакеты, так представлял Горчинский. Город был в этот час красив. Город млел и искрился, город таял, словно карамель под теплыми лучами солнца, город блестел и нежился, город пел, но Горчинский уже знал, что это всего лишь декорация. На самом деле армия мусорщиков орудует здесь по ночам.
Горчинский думал о том, что сейчас больше всего хотел бы получить заказ собрать компромат на какого-нибудь чиновника, певичку, журналиста, полицейского. Да, не без отвращения нырнуть в дерьмо человеческое, но понимал, что, несмотря на страх и ужас, ему куда интереснее изучать таких монстров, как Вакса-мусорщик. Горчинский знал наверняка, что город их заботливо прячет и от лишних глаз, и от наказания. Это любимые дети города.
Когда-то Горчинский думал, что именно в маленьком человеке с его непримечательной жизнью таится та правда жизни, которая недоступна людям, не знающим лишений и повседневных проблем выживания. Даже таким, как Горчинский, который не сказать что богат и ему совсем неведомы финансовые проблемы, но все-таки думать о том, что сколько стоит в магазине, нет необходимости. Дескать, знает что-то маленький человек, ведает, может, даже ведает того настоящего бога, которому не нужны молитвы, чтобы любить свое создание. Но теперь, после знакомства с Ваксой-мусорщиком, Горчинский понял, что нет никакой правды в маленьком человеке. А уж тем более бога. И дьявола нет в маленьком человеке. Он, находясь между раем и адом, творит саму возможность их существования, являясь точкой, от которой влево и вправо устремляются векторы добра и зла. Потому этих людей не видно. Потому они так нужны городу. Они и есть то, благодаря чему возникает само понятие добра и зла в человеческих поступках. Ужас и страх, порождаемый ими, может ощутить только наблюдатель, никогда не они сами. Там, где нет ни бога, ни дьявола, – нет ничего, что может быть осмыслено, почувствовано и осознано.
