Только тебя.
– Ксения Львовна? – вежливо спросил военный, приложив ладонь к фуражке. – Капитан Сквор-цов. Мы занимаемся похоронами вашего внука. Пожалуйста, скажите, какие вещи ваши и что вы-носить? Ребята помогут. – Капитан кивнул в сторону двух солдат, стоявших рядом.
Ксения Львовна неопределенно махнула рукой в сторону тюков и сумок и, прижавшись всем телом к толстяку, тяжело встала.
Капитан подал знак солдатам, те подхватили вещи, в том числе и чемодан с книгами, и напра-вились к выходу. Я не успел ничего сказать, отвлеченный агрессивно напиравшей старухой.
Вагон опустел. Даже знакомая бабуля, повздыхав и поохав, вышла, прихватив сумку и необъят-ного размера баул, вынутый капитаном на свет из-под сиденья. Остались только мы со старухой.
– Вы видите, что никого нет? Где же мог спрятаться ваш Кирилл? – Я решительно поднялся, но старуха подняла свою трость и, нацелив прямо в грудь, злобно прошипела:
– Ты знаешь, где Кирилл. Знаешь. И ты мне все скажешь. А до этого никуда не пойдешь!
– Но почему я? Спросите у проводника. Он, в конце концов, отвечает за пассажиров.
– Твой проводник из этих. Он ничего не скажет.
– Из каких «этих»?
У меня похолодело в груди. Не хватало еще связаться с сумасшедшей. А старуха, снова опустив трость и, опершись на нее, продолжала злобно смотреть мне прямо в глаза.
Не знаю, как долго это могло бы продолжаться, но в вагон, запыхавшись, вбежал солдатик и, увидев меня испуганными глазами, радостно закричал:
– Он у нас, у нас! Вы уж извините, не знаю, как получилось. Брали вещи и его прихватили. А тяжелый какой, страсть.
Я понял, что речь шла о чемодане с книгами и, повернувшись к старухе, сказал:
– Вот, вещи его нашлись. Берите и уносите. Не знаю, правда, как вы их понесете, легкий больно чемоданчик.
– Ой, да вы не волнуйтесь. Капитан сказал, что довезем. Вы пойдемте поскорее, там машина у нас. Вернее, автобус. Из части дали, похоронами заниматься. А капитан сказал, что пока там что да как, он и вас довезет. Поехали.
Я был, с одной стороны, рад случаю избавиться от старухи и воспользоваться автобусом, с дру-гой, перспектива участия в похоронных делах привлекала мало.
Старуха же, услышав о вещах, вся преобразилась. Злобные глаза стали добрыми, руки уже не так яростно сжимали голову чудовища, она поправила шляпку под шарфом на голове, медленно поднялась и, не отводя от меня взгляда, приказала:
– Ты поедешь со мной. Все равно я от тебя все узнаю. Поехали, – и, гордо выпрямившись, по-шла к выходу.
– Ну и бабуля! – восхищенно свистнул солдат. – Твоя родственница?
– Первый раз вижу. Ну, ладно, пошли.
Мы вышли из вагона, я попрощался с проводником, сказав, что с чемоданом все утряслось и пусть он не волнуется, и пошел вслед за старухой и солдатом.
2.
Зачем я, собственно, с ними пошел? Мне трудно это объяснить. В чужом, незнакомом городе, в похоронном автобусе, с совершенно ненужным мне чемоданом и странной старухой я ехал по хо-лодному и сумрачному Ленинграду.
О том, что это были за похороны, солдатик (а его звали Женя, или, как он представился, Евге-ний), рассказал сразу же.
Михаил, парень, которого хоронили, служил в Афгане. Вернее, служил он совсем в другом мес-те, а в Афган был отправлен вместе с частью, выполнять, как тогда говорили, «интернациональ-ный долг». Ему едва исполнилось девятнадцать. Служить оставалось еще год, и вот… Погиб от пули какого-то душмана, как шепотом рассказал Евгений. Официальная же версия смерти была странной и непонятной – то ли от болезни умер, то ли еще что.
Гроб с телом стоял у Михаила дома, на Васильевском острове, и пора было уже ехать на клад-бище, но капитан понимал, что торопить родных и бесполезно, и бессмысленно. Он объяснил от-цу, что приедет к четырем часам, и это будет последний срок, так как вечером он должен доло-жить о похоронах, и дальше откладывать никак нельзя. Толстяк, а именно он был отцом Михаила, кивал головой, соглашаясь со всем, и гладил руками плечи матери, никак не реагировавшей на происходящее.
Одна только старуха с массивной тростью не участвовала ни в общей беседе, ни в общем скорбно-сочувственном настроении. Она сидела, не отводя глаз от чемодана, и крепко держала меня за руку. Я попал в ее капкан сразу же, как только сел в автобус, и, как ни пытался, освободиться не мог.
За окнами проплывали дворцы с облезшей от времени штукатуркой, вывески магазинов, флаги с черными лентами на домах, портреты усопшего генсека. Мы проезжали по каким-то мостам, и тогда в окна были видны маленькие речки с холодной и грязной водой да катерки, медленно плы-вущие вдоль берегов.
Автобус выехал на большой мост через Неву. Мрачная река, перекатывающая волны вдоль гра-нитных берегов, была пустынна, ее чернота подчеркивала траурное настроение. Казалось, что го-род погружен во вселенскую беспросветность.
Интересно, подумал я, а когда мать приехала сюда, было тоже так мрачно? Или просто сейчас ситуация такая? И как она здесь жила, в этом камне, в этой воде, в этих нереальных пейзажах за окнами? И еще, зачем она сюда приехала? А как бы мы жили, если бы она осталась с нами? На-верное, хорошо. И отец не болел бы, и я ехал бы сейчас не с какими-то непонятными заданиями, а туристом, глазеющим бесцельно по сторонам. Хотя, зачем мне нужен был бы Питер в ноябре?
Нет, город определенно не производил должного впечатления. Да еще старуха…
– Простите, – я обратился к своему конвоиру, повернув голову и стараясь быть как можно веж-ливее, – я из автобуса никуда убежать не смогу, а руку больно. Может, отпустите?
Старуха смотрела настороженно, но ничего не говорила.
– Ну, так отпустите?
Она молчала.
Продолжать бессмысленный разговор в чужом автобусе желания не было, я решил подождать до остановки.
– А вас где высадить? – коснулся рукой старухиного плеча капитан.
Старуха повернулась в его сторону, еще крепче сжав мою руку, и неожиданно громко крикну-ла:
– Я никуда отсюда не уйду! Никуда!
– Как? – недоуменно спросил офицер, явно ничего не понимая в происходящем. – Мы довезем вас до дома. Только скажите, куда ехать? – Он вопросительно посмотрел на меня, но я лишь пожал плечами в ответ. – Ну?
– Где я живу, вас не касается, а Кирилла мне найдите.
