дошло — он уж уехал. Через год только мы его увидели, отсыпали ему шапку золота, но чтобы Су всё точно разузнал.
Аратан улыбнулся.
— Тяжелый то был год. Ждать и не давать волю надеждам. Мало ли кого могли держать в Пекине. Но Фейхун всё подтвердил: это ты. Живой. И что держат тебя в самом сердце богдойской столицы… Куда немногие могут попасть.
— Мы так обрадовались! — маленький тигр хлопнул друга по плечу. — Евтихий с Науръылгой стали говорить о чуде. И я тогда решил попробовать попасть сюда. Как мы уламывали Фейхуна! Он очень боялся… до сих пор боится. Но все-таки прошлой осенью взял меня с собой. И вот я уже два месяца здесь. Сначала искал, как пробраться в императорский город. Потом искал тебя. Последнее оказалось труднее.
— Ты говоришь «мы». Значит, кто-то еще выжил в той бойне? Кто еще жив?
— Кое-кто выжил. Сорокин с Индигой в боях вообще не участвовали, Мотус раненых увез до битвы. Ивашка с Бориской Бутаковым на лодках выжили.
— Бутаков? — вздел брови Дурной.
— Ну, дылда пашковская. Ты с ним переговоры еще вел.
С трудом, но пленник вспомнил долговязого пятидесятника.
— Они сначала палили с кораблей, но монголы засыпали их стрелами. Речка-то маленькая, полностью перестреливается — вот Ивашка и ушел.
— А дауры?
— Тяжко пришлось нам, атаман. Делгоро погиб. Много батаров полегло. Но мы прорвались. Сотни две вырвались. Я хотел монголам в спину ударить, но мало кто слушался меня… Почти все нахлестывали коней и мчались на север без оглядки. А тут уже и пехота казацкая опрокинулась, все побежали… Ну… Когда тебя убили. Некого было спасать. Мало кто из тех казаков выжил: и темноводцев, и албазинцев, и, особенно, пашковцев. Потом, правда, узнали мы, что часть албазинцев смогла убежать. Их Петриловский вывел.
«Иногда история повторяется с пугающей точностью» — покачал головой Дурной, вспомнив, что и в реальной истории, после разгрома полка Кузнеца, небольшую часть казаков вывел именно племянник Хабарова.
Он слушал рассказ маленького тигра, но всё это время его по-настоящему волновала судьба только одного человека. Однако, прямо спросить оказалось так трудно! Он всё ждал, всё надеялся, что Аратан сам скажет про… нее. Но даур упорно перечислял лишь воинов, что смогли вырваться из бойни.
И от этого становилось еще страшнее.
— А Чакилган? — не выдержал, наконец, Дурной ужаса неизвестности.
Маленький тигр, будто, запнулся.
— Она жива, Сашика. Жива и здорова. По крайней мере, так было осенью, когда я уехал.
Огромный груз соскользнул с плеч пленника! Голова закружилась, но это было облегчение: нового приступа боли не будет.
— Как она? Как живет? Что с ней? — засыпал он друга вопросами.
— Мы уже очень долго тут болтаем, атаман. Уходить надо. Я знаю путь: здесь стены старые, и есть места, по которым можно перебраться незаметно. Но делать это надо сейчас: когда солнце село, но ночь еще не пришла. Пойдем со мной!
— Как? — испугался Дурной. — Сейчас?
— Ну да. А что?
— Да как же… — Дурной сам не знал, что ответить. Тут у него была только ежедневная бессмысленная ходьба по кругу, там — надежда! Но… он так привык ходить по этому кругу. Вытоптал глубокую колею… Да он просто забыл, как можно жить иначе!
— Тебя что-то здесь держит? — спросил Аратан, явно на что-то намекая.
— Нет… — задумался пленник. — Конечно, нет!
— Тогда идем. Сейчас! — маленький тигр одновременно пугал и восхищал своей решимостью.
Он уверенно шел запутанными проулками, двигаясь к югу и к востоку Императорского города.
— Я, наверное, на десятке разных стен метки поставил. Сидел подле каждой по нескольку часов в день. Сам себе говорил: глупо надеяться. И видишь, как вышло?
Аратан рассказывал это, даже не оборачиваясь, но Дурной чувствовал улыбку на погрубевшем лице друга.
Они всё дальше удалялись из ремесленных кварталов, попали в какой-то маленький парк, настолько запущенный, что его можно счесть пустырем. За деревьями мелькнула стена.
— Вот оно, — оживился даур. — Самое лучшее место. Внизу вообще никто не ходит. А в стене — разлом. Снизу малоприметный, а повыше такой, что можно целиком в него влезть и подниматься, перебирая ногами. Самое сложное — наверху. Проскочить за зубцы, пока стражи нет. Потому и лучше это делать в сумерках. Серые тени — самые неверные. А ночью уже огни зажгут.
Аратан, возбужденный предстоящим, ломанулся в заросли, увлекая за собой спасаемого друга. Волнительный холод в низу живота у Дурного бурлил всё сильнее. Забравшись по старой, заросшей плотным дерном насыпи к стене, он увидел, как ловко уцепился Аратан за расщелину, ловко пополз вверх, и тихо выдохнул:
— Боюсь, мне не забраться.
Сердце — бешеный голубь — сложило крылья и рухнуло студенистым ошметком куда-то на диафрагму. Нет ничего больнее разбитых надежд. Головная боль выглянула откуда-то из основания шеи и потянула свои липкие щупальца к затылку.
— Да тут несложно! — прошипел сверху маленький тигр. — Я за эти дни даже кирпичи повыбивал — можно упираться ногами. Попробуй, атаман!
Пленник неловко уцепился за выбоины и буквально почувствовал, как болезненно натянулись сухожилия в пальцах. Подпрыгнул, уперся носком ноги на торчащий кирпич — руки его тут же, почувствовав вес тела, мелко задрожали. А до верха еще не меньше десяти метров!
Нет…
Дурной, конечно, оклемался после страшных ран. Но прежние силы к нему так и не вернулись. Даже в нормальной жизни нельзя сравнивать себя 40-летнего с 25-летним. А тут… Конечно, забота щуплого даоса и гимнастика очень помогали ему, но… он же живет тут, как растение. Немного ходит, немного ест — и всё. За 13 лет он ничего тяжелого в руках не держал! Разве что кандалы, и то — очень давно.
«Мое тело — какой-то жалкий холодец, — ненавидя себя, подумал пленник. — Даже, едва попав в прошлое, я был в гораздо лучшей форме…».
Ну, а зачем ему было вообще барахтаться? Если жил Дурной живым трупом, у которого не было впереди ничего… кроме очередного следующего дня. Вот, если бы он знал…
— Вещун хренов! — глухо выругался по-русски пленник.
Руки устали неимоверно — и он неловко спрыгнул на насыпь. Вздохнул и побрел обратно в кусты. Аратан шустрым котом спустился и побежал следом за другом. Они выбрались на запущенную аллейку почти одновременно и застыли.
Шагах в десяти впереди стоял
