просчитанное насилие, например, не требует в обязательном порядке наличия явной враждебности по отношению к жертве. Вооруженный грабитель, напавший на служащего какого-либо магазина повседневных товаров, как правило, не имеет ничего против именно этого человека или против лично владельца магазина. Точно так же военный офицер, нажимающий на пульте управления кнопку запуска ракеты, вряд ли испытывает гнев и чувствует озлобление в отношении жертв ее взрыва среди мирного гражданского населения, являющегося мишенью. Монгольские орды, осаждавшие и разрушавшие города, которые сопротивлялись им во время завоевательных европейских походов, не испытывали особой враждебности к городскому населению. Разработанный Чингисханом перед вторжением с помощью холодного ума и в трезвом сознании генеральный план предусматривал тотальное уничтожение непокорных исключительно для устрашения других городов, побуждая их сдаваться монголам без боя. А получаемые во время грабежа (или от творимого по любой другой причине насилия) ощущения удовольствия, несомненно, способствовали укреплению боевого духа войск. Другие тираны с холодными головой и сердцем принимали расчетливые решения, которые воодушевляли их подданных на агрессию против соседей или меньшинств в собственной стране.
Гитлер использовал эту стратегию в 1939 году[25], когда в Германии повсеместно распространялись слухи о том, что чехи преследуют составлявших национальное меньшинство немцев в Судетской области Чехословакии. Потом он вторгся в Польшу с целью выполнить план по расчистке жизненного пространства для немцев и создания Великой Германии. Сталин, Мао и Пол Пот осуществляли внутренние репрессии и убили множество граждан своих стран с целью укрепить коммунистическую идеологию и режимы их личной власти. Это насилие носило инструментальный характер – просто работа, которую нужно сделать исходя из политических и идеологических целей. Инструментальное насилие особенно опасно, потому что оно в общем и целом основано на принципе «цель оправдывает средства».
Разные наблюдатели и аналитики веками осуждали подобные оправдания, но они (эти оправдания) все равно продолжают играть свою большую, даже главную роль в международных отношениях. Объемное эссе Олдоса Хаксли «Цели и средства»[26] раскрывает философские основания для отказа от данной доктрины[27]. Тем не менее тираны, такие как Саддам Хуссейн или Сталин, вторгались на территорию слабых соседей (Кувейт или Финляндия), а целые народы оказывались вовлечеными в массовые убийства среди уязвимых национальных меньшинств (как в случае с сербами и боснийскими мусульманами), чтобы достичь якобы сто́ящих того целей. Охранники нацистских лагерей смерти, уничтожая бесчисленное множество евреев, были убеждены, что они сами – образцовые граждане своей страны. Хотя мировое общественное мнение осуждает подобные акты, проблема, связанная с ними, остается: зло и преступления являются таковыми в глазах стороннего наблюдателя, но не в глазах тех, кто вершит это зло и совершает преступления.
Реактивное насилие, которое можно условно назвать «горячим», характеризуется одновременной ненавистью к Врагу. Мыслительный аппарат индивидуума, участвующего в массовом убийстве или линчевании, сосредоточивается на Враге и рождает все более крайние его образы. Прежде всего, те, кто составляет противоположную сторону, сливаются в единое целое, «гомогенизируются», теряют уникальную индивидуальность. На место конкретной жертвы легко поставить кого-то другого, и все они подлежат ликвидации. На следующей стадии жертвы (в сознании агрессора) дегуманизируются – не рассматриваются как человеческие существа, по отношению к которым в принципе можно испытывать эмпатию. Их легко воспринимать в качестве неодушевленных объектов типа мишеней в тире или компьютерной игре. Наконец, они демонизируются, становятся воплощением всеобщего Зла. Убивать или нет уже не является вопросом выбора – их надо полностью уничтожить. Само их существование представляет угрозу. Абстрактные понятия Зла[28] и Врага материализуются в конкретные образы объектов или сил, которые, как кажется агрессору, угрожают его существованию или жизненно важным интересам. Эти овеществленные представления проецируются на жертву. Мы нападаем на спроецированный образ, но причиняем вред или убиваем конкретных реальных людей.
«Горячее» насилие реактивно по своей природе: внешняя ситуация, ощущаемая угрозой, как бы переключает общественного или политического лидера и тех, кто за ним идет, в боевой режим. Внешние обстоятельства оказывают влияние на многих уровнях. Например, гонка вооружений привела к нестабильности в Европе перед Первой мировой войной. По мере того как формировались коалиции европейских государств, каждая из них видела в другой опасного Врага. Это порождало страхи и проклятья у лидеров всех вовлеченных в противостояние стран и их сторонников, что в конечном счете привело к упреждающему удару со стороны Германии[29].
Если обратиться к совершенно другой области человеческих взаимоотношений – к семье, то проблемы в браке открывают дорогу к обмену взаимными оскорблениями, поскольку каждый партнер рассматривает другого как смертельного Врага, что находит кульминацию в рукоприкладстве и избиениях мужем жены, чтобы заставить ее подчиняться. Жены тоже не остаются в долгу и способны демонстрировать склонность к насилию[30]. Утрата объективности и слом внутренних запретов на насилие усиливаются действием алкоголя.
В случаях домашнего насилия сознание агрессора зациклено на самых примитивных мыслях, которые, по причине их эксклюзивной сосредоточенности на Враге, исключают какую-либо эмпатию по отношению к жертве и понимание долгосрочных последствий насилия. Во многих случаях через какое-то время драчун искренне сожалеет о содеянном (вероятно, находясь в более трезвом уме – в прямом и переносном смысле) – после того как осознает его последствия. Проблема тут не в отсутствии морали как таковой, а в том, что сознание оказывается в тисках того самого примитивно-первобытного мышления, ориентированного на драку. Основной подход к лечению подобного, который будет позднее описан в этой книге, – прояснение и последующая модификация системы убеждений и верований, которая предрасполагает индивидуума к чрезмерно сильной реакции на предполагаемую угрозу; необходимо разработать стратегию для уничтожения последовательности враждебных действий в зародыше и для отказа от насилия как приемлемого средства.
В дополнение к намеренному, планомерному типу мышления, который ассоциируется с инструментальным («холодным») насилием, и к рефлексивному мышлению в случае реактивного («горячего») насилия мы можем выделить некое процедурное мышление, вовлеченное в реализацию разного рода деструктивных действий. Этот вид «низкоуровневого» мышления характерен для людей, чье внимание всецело фокусируется на деталях деструктивных действий, в которые они вовлечены. Процедурное мышление типично для функционеров, чиновников, скрупулезно выполняющих данные им деструктивные задания, явно не обращая внимания на их смысл или значимость. Эти индивидуумы могут быть так сконцентрированы на том, что делают (вроде «туннельного зрения»), что полностью вычеркивают из своего сознания факт того, что они участвуют в негуманном, бесчеловечном деле. Кажется вероятным, что если они задумаются об этом, то будут принимать жертв за подобие «расходных материалов». Очевидно, что подобное мышление было типично для нацистских и советских бюрократов-исполнителей, аппаратчиков[31].
С чего следует начать, чтобы определить, кто и что ответственно за каждую из этих двух форм агрессии? Очевидно,
