с кем не ссорился и никогда не тонул.
МОЖЕТЕ ЖАЛОВАТЬСЯ
Жена что-то не так сказала Ивану Никаноровичу, и он, злой на весь мир, вышел, хлопнув дверью, из. дому, сел в маршрутное такси, рассчитывая добраться до магазина на улице Горького. Побродит он там от прилавка к прилавку и — кто знает, — может, и забудет о неприятностях.
Иван Никанорович полагал, что коль скоро он пенсионер, все — и в первую очередь жена — должны относиться к нему с особой чуткостью: как-никак сорок лет отбарабанил бухгалтером.
Себя Иван Никанорович считал отнюдь не злым, а только справедливым. Если бы в душе его заспорили два голоса, то победил бы тот, который утверждал, что на свете нет справедливее человека, чем Иван Никанорович. Поэтому он всех критиковал (жену в первую очередь), всех поучал (жену больше других), вне зависимости от того, просили у него совета или нет, нравилось это людям или не нравилось.
Раздумывая о своем высоком назначении — быть судьей чужих пороков и недостатков, Иван Никанорович сел в маршрутное такси и нервно закурил.
— Гражданин, здесь курить не разрешается! — довольно миролюбиво, но вполне определенно заметил шофер.
— То есть как не разрешается? — переспросил предельно пораженный Иван Никанорович; то же это на свете происходит, ему кто-то делает замечания?!
— А вот так, — объяснил шофер. — Если вы едете в персональной машине или берете такси для одного себя, — курите, сколько вздумается. А в маршрутной машине гляньте сколько народу. Могут быть и такие, что не выносят табачного дыма. К примеру, гражданка справа сразу закашлялась.
— Безобразие! — вскипел Иван Никанорович. — Имейте в виду, я буду жаловаться.
Он бросил папиросу в окно и пошарил в кармане, разыскивая блокнот, куда обычно заносил все замеченные им неполадки и неурядицы.
— Жаловаться? На что? — искренне удивился шофер. — Ведь правило…
Но Иван Никанорович зловеще и многозначительно молчал.
Заявление начальнику таксомоторного парка Иван Никанорович написал со свойственной ему обстоятельностью и не без сарказма:
«Обращаю Ваше внимание, товарищ начальник, на вызывающее поведение водителя, назвавшегося Грунюшкиным. Когда я, желая использовать культурный транспорт, существующий в столице нашей Родины, сел в машину, вышеуказанный водитель Грунюшкин (а может быть, он указал и не свою фамилию) заявил, что в машине не курят, чем посягнул на мои права как гражданина и пенсионера. К тому же закурил я исключительно на нервной почве. Надеюсь, вернее, даже уверен, что Вы строго укажете водителю или наложите соответствующее дисциплинарное взыскание, а заверенную выписку из приказа направите мне по адресу…»
Через несколько дней вместо выписки Иван Никанорович получил письмо начальника таксомоторного парка с сообщением, что шофер Грунюшкин действовал правильно и накладывать на него взыскание не за что.
— Ах, так! — угрожающе процедил сквозь зубы Иван Никанорович и сел писать заявление начальнику городского управления пассажирского транспорта с жалобой и на шофера и на начальника парка, «который по вполне понятной заинтересованности явно потворствует недисциплинированным водителям».
На жалобы у нас положено отвечать. Обязательно. Получил ответ и Иван Никанорович. Управление городского транспорта сообщило, что факты проверены и установлено: шофер прав, наказывать его не за что. И недисциплинированным его назвать нельзя, так как он один из лучших работников парка.
— Ах, так! — угрожающе сказал Иван Никанорович и сел писать жалобу на начальника городского управления пассажирского транспорта, прося тщательно проверить, кто занимает столь ответственный пост на важнейшем участке бытового обслуживания населения.
С тех пор прошло несколько месяцев. Иван Никанорович завел целое дело, куда аккуратно подшивал копии жалоб и ответы на них. Он стал адресовать свои вопли о попранной справедливости все выше и выше, сразу в несколько адресов. Свободного времени у пего оказалось предостаточно, и вот утром, позавтракав, он садился за стол с той же пунктуальностью, с какой, бывало, спешил на службу.
Я не знаю, в какую инстанцию послана очередная жалоба Ивана Никаноровича. Может быть, заявлений о «незаконном запрещении курения» не восемь, как я насчитал, а двенадцать. Или даже тринадцать. Соответственно, может быть, больше проведено и расследований.
Ио я предвидел, что после опубликования этого рассказа очередная жалоба Ивана Никаноровнча последует на меня с обвинением в защите чуждых нравов, а также в дискредитации недозволенными литературными приемами пенсионеров и бухгалтеров. Я даже догадывался, куда меня бы могли вызвать для расследования и проверки фактов:
а) в редакцию,
б) в Союз писателей,
в) в поликлинику, где я, наверное, должен был бы лечиться, затасканный по инстанциям.
Так вот, предвидя все эти мытарства, я и схитрил: заменил фамилию шофера и назвал первые попавшиеся имя и фамилию настырного крючкотвора. Сунется этот «Иван Никанорович» с жалобой на меня, а я скажу:
— Это всего-навсего плод моей фантазии.
Тогда с меня и взятки гладки: кому будешь жаловаться на плод фантазии? В Плодоовощторг?
А все добропорядочные граждане, которые столкнутся с этим сутягой-надомником, догадаются и без указания фамилии и будут гнать его, чтобы он не мешал людям жить.
Читателям же даю слово: все написанное здесь — чистая правда.
ПУТЕШЕСТВИЯ С УЛЫБКОЙ
1. В свое оправдание
Наученный отнюдь не сладким опытом, знаю: прочитав заголовок, найдутся сверхбдительные и архисуровые люди, противники веселья, как такового, ругающие улыбку «утробным смехом», а шутку — «голым смехачеством». Поднимут они строго указующий перст и многозначительно скажут:
— То есть как это «Путешествия с улыбкой»? Вы ездите по самым что ни на есть капиталистическим странам и улыбаетесь?! В то время как надо…
Они, никуда не выезжавшие дальше Сочи или Кисловодска, оказывается, отлично знают, что всем надо делать. Всем… Кроме их самих.
А вот им-то и не надо… советовать.
Скажу на всякий случай несколько слов в свое оправдание.
Да, не все в мире смешно.
Да, есть страны и есть факты, при встрече с которыми надо не улыбаться, а возмущаться.
Но ведь только безразмерные носки годятся для всех. Смех же бывает разный. По одному поводу смеешься безобидно, даже сочувственно, даже
