проповедует и чему учит святая Католическая и Апостольская Церковь [Извините, святые отцы, но слепая вера – не для меня. Я верю только своим глазам, и то с поправкой на их природное несовершенство]. Но так как от сего Святого судилища мне было давно уже сделано законное внушение, дабы я покинул ложное мнение, полагающее Солнце в центре Вселенной и неподвижным, дабы не держался этого мнения, не защищал его, не учил ему каким бы то ни было способом, ни устно, ни письменно, а я между тем сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю осуждённое учение и привожу в пользу его сильные доводы [неожиданный комплимент], хотя и не привожу окончательного заключения [ещё бы я его привёл!], то вследствие сего признан я находящимся под сильным подозрением в ереси, то есть, что думаю и верю, будто Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется [Насчет Солнца не уверен – нужны дополнительные исследования, но что Земля вращается вокруг Солнца – это доказано: расчётами Коперника и моими наблюдениями]. Посему, желая изгнать из мыслей ваших, высокопочтенные господа кардиналы, равно как и из ума всякого истинного христианина, это подозрение, законно против меня возбуждённое, от чистого сердца и с непритворной верою [два ложных утверждения взаимно уничтожаются] отрекаюсь, проклинаю, возненавидев вышеуказанную ересь, заблуждение или секту, не согласную со Святой Церковью [Ученому не пристало ненавидеть, но я нарушаю этот запрет: ненавижу насилие и невежество, которое, как зловоние, распространяет эта самая Святая Церковь!]
Клянусь впредь никогда не говорить и не рассуждать, ни устно, ни письменно, о чём бы то ни было, могущем восстановить против меня такое подозрение [а думать мне еще можно?]; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозреваемого в ней, то о таком обязуюсь донести сему Святому судилищу или же инквизитору, или ординарию ближайшего места [Еще и доносчиком предлагаете стать? Нет уж, благодарю покорно]. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все наказания и исправления, которые наложило или наложит на меня сие Святое судилище [Попробуй я не исполнить! А всё-таки, попробовать стоит…]
В случае нарушения мною (да хранит меня Бог) чего-либо из этих слов, свидетельств, клятв и обещаний подвергаюсь всем наказаниям и исправлениям, назначенным Святым канонами и другими общими и частными постановлениями против преступлений сего рода. В этом да поможет мне Господь и святое его Евангелие, которого касаюсь собственными руками [Ну, мало ли чего я касался этими самыми руками, вспомнить страшно!].
Я, поименованный Галилео Галилей, отрёкся, поклялся и обязался, как сказано выше. В подтверждение прикладываю руку под сиею формулою моего отречения [от «формулы» проистекает «формально» – подходящий эпитет], которое прочёл во всеуслышание от слова до слова. Июня 22 дня [да ведь сегодня – самый долгий день в году! Солнце за меня, упыри!] 1633 года в монастыре Минервы в Риме».
********
Прошло девять лет, заполненных борьбой и трудами. И слежкой Инквизиции, бесконечной слежкой… Да, он зачитал требуемое «Отречение» – но в Инквизиции не дураки сидят. Видно, что-то учуяли. Не поверили в искренность покаяния. И началось всё очень паршиво, началось с тюремного заключения. Правда, влиятельный друг вымолил частичное прощение и домашний арест. Хотя и без права покидать дом и принимать посетителей. Даже врача, в коем необходимость с годами только возрастала. Потом врача частично разрешили, постепенно просачивались и друзья, и ученики. Главное, хотя надсмотрщики все время были поблизости, никто не мешал думать, писать и ставить простые опыты. В результате он пошел дальше – заложил основы научной механики. Ему даже удалось переправить книгу для печати! Все в той же Голландии, конечно. Неважно, его «Механика» уже не пропадет!
Галилей лежит и улыбается. Мысли чёткие и ясные, как всегда, но как-то истончаются… Похоже, он подошел к концу пути. Ну что ж! Он прожил хорошую жизнь, наполненную трудом и любовью. Он любил свою семью, друзей, учеников; но больше всего любил науку. Он вспоминает, как изобрел телескоп и в первый раз увидел звёздное небо во всём его великолепии. Тогда он понял, что держит в руках инструмент настоящего диалога – не с дураком Симпличио, а с самой Природой! «Да, мы славно поболтали с Тобой, – шепчет Галилео. – Ты была щедра ко мне, не таясь, показывала свои восхитительные секреты. Пусть сейчас я почти слеп, но сколь многое Ты открыла моим глазам, а потом – моему разуму». Галилео задремал.
Яркий белый свет заливает спальню Галилея. Он открывает глаза, но может видеть лишь размытое овальное пятно. Потом он узнаёт знакомый голос.
– Приветствую, мессир. Ваши надсмотрщики сидят в трапезной. У нас есть не менее часа. В какой-то степени это личный визит: мне пришлось пробивать его в нашем Совете Времени. Правда, не могу сказать, что Совет очень сопротивлялся: эта наша встреча уже ничего не меняет; кроме того, мы все – всё человечество – благодарны вам и хотим, чтобы вы это знали.
– Спасибо, мой друг. Но что такого я сделал? Я ведь отрёкся от научной истины. За что же потомкам меня благодарить? Похоже, мне надо стыдиться…
– А вы стыдитесь?
– Нет. Я добавлял свои кирпичики в здание храма науки, пока мог это делать.
– Именно так. Помните, мы говорили о пути, который Вы выберете на суде Инквизиции? Ведь над этим Вы думали в ту последнюю ночь?
– После вашего визита я вообще не думал. Я просто заснул. Счастливый.
– Да. Вот это и было моей задачей: показать будущее и тем самым дать вам силы для правильного выбора. Скорее всего, Вы и без нас сделали то же самое, и мы лишь немного увеличили вероятность. Но, помимо всего прочего, мне просто хотелось помочь вам пережить этот тяжелый момент. Именно вам, мессир. Корпоративная солидарность: я ведь тоже учёный.
– Спасибо, вы помогли. Но все же, почему мой выбор – отречение – оказался правильным? И почему вообще это имело значение для будущего?
– Давайте начнем с последнего вопроса. Так называемый «эффект бабочки»… Эффект скорее литературный, чем научный. В 20 веке будет такой фантаст, Брэдбери (кстати, очень хороший писатель), и в одном из рассказов он описал (для вас – опишет) ситуацию, когда путешественник во времени нечаянно сходит с безопасной тропы, проложенной над поверхностью древней Земли, чтобы ничего в прошлом не касаться – и под каблук ему попадает бабочка. Пустяк, казалось бы, но (по задумке автора) но от раздавленной бабочки круги изменений распространяются и усиливаются так, что по возвращении в своё время он
