разностепенных правах»[98]. Расстояния между соседями, жившими в своих деревнях, в основном были огромные, поэтому и виделись они намного реже, чем в городах. Так, героиня романа Федора Фан Дима (Е. В. Кологривовой) «Александрина» жаловалась на то, что время святок было единственной возможностью «побеситься» девушкам, которые виделись крайне редко, и они веселились за весь период разлуки, в то время как в столицах количество скучных обязательных визитов в несколько раз возрастало[99]. В деревнях помещики спокойно занимались ведением хозяйства, расходов почти не делали, темп жизни был неспешным, гости могли оставаться у хозяев на несколько недель. В деревне не нужно было соревноваться с соседями в роскоши.
Князь Александр Васильевич Мещерский с чувством гордости за своего отца писал, что тот пренебрег тщеславием высшего петербургского общества и удалился в деревню за тем, чтобы создать и оставить состояние своим детям (а их у него было одиннадцать). Это ему вполне удалось[100]. По замечанию великосветской дамы М. А. Волковой, Санкт-Петербург – город, требующий больших трат, тогда как с доходом в 15 тысяч в год можно «порядочно жить» в любом другом месте, «если не мотать»[101].
Дворянин М. Л. Назимов оставил следующие воспоминания об укладе жизни в своем уездном хозяйстве: вставали рано, в 6–7 часов. Пили чай, и, когда отец уезжал в свои соляные амбары, начинались обычные ежедневные занятия домочадцев, а мать, управившись на кухне, с девушками плела кружева. Обедали обыкновенно не позднее часа, после обеда отдыхали; потом, смотря по времени года, гуляли в саду, возвращались к вечернему чаю или отправлялись после окончания отцом счетов с соляными промышленниками и возчиками в гости, а в другой день ожидали к себе гостей. Эти «очередные между уездными чинами» вечеринки не требовали значительных расходов «по простоте запасных продуктов и при употреблении с чаем кизлярской водки, а при закуске ерофеича[102] и наливки». Играли в бостон, но без значительных выигрышей или проигрышей[103]. Дети росли на природе, в большей простоте, чем в столицах. Приезжие в провинцию столичные барышни «дивились непристойности губернского румянца, красноте рук, даже свежести рта»[104]. Дворянки в усадьбах (независимо от того, постоянно они там жили или только наездами) больше времени уделяли хозяйственным делам, принимали участие в домашних заготовках продуктов на зиму, в то время как их мужья занимались общим управлением хозяйства и контролировали действия приказчика.
Безусловно, стиль общения дворянина зависел от места его проживания. Если бы можно было составить некую шкалу открытости и гостеприимства, то высшая точка находилась бы в поместьях, а наибольшей закрытостью и сдержанностью характеризовался бы Санкт-Петербург. Это касается как поведения в свете, так и в семейном кругу. По словам В. Г. Белинского, «москвичи – люди нараспашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад»[105]. В Петербурге жили постоянно в незримом либо реальном присутствии императора, поэтому и позволить себе более вольного поведения не могли. «Хороший тон – это точка помешательства для петербургского жителя», – продолжает Белинский[106]. Провинциальный житель еще далее отстоял от столичного франта. Характерна в этом смысле встреча героев «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова Александра Адуева, провинциального молодого человека, с дядей Петром Ивановичем, столичным жителем: «он было бросился на шею к дяде, но тот, пожимая мощной рукой его нежную, юношескую руку, держал его в некотором отдалении от себя, как будто для того, чтобы наглядеться на него, а более, кажется, затем, чтобы остановить этот порыв и ограничиться пожатием»[107]. Жизнь в Петербурге была более дорогой, показной и суетливой. В Москве темп жизни был медленнее, и число ежедневных контактов со знакомыми значительно меньше, чем в Северной столице, что позволяло больше времени уделять семье, общению с близкими и любимым занятиям.
3. Рождение семьи
Поскольку наша цель – изучить общение в семье, пришло время обратиться непосредственно к тому, каким образом эта семья создавалась, то есть как осуществлялись в дворянской среде сватовство, помолвка и бракосочетание в первой половине XIX века. По закону запрещалось вступать в брак: «1. попечителю с находящеюся под его попечительством малолетнею, до совершения ей двадцатипятилетнего возраста; 2. отцу и брату попечителя с находящеюся под попечительством сего последнего малолетнею; 3. мужу с дочерью разведенной с ним жены, которая по разводе родила ее от другого мужа; 4. вдове во время установленного траура по умершем супруге, а в случае беременности, до разрешения от беременности; 5. рабам (sic) со вдовами умерших господ своих», а также людям, находящимся в близком родстве[108]. Дворянкам позволялось выходить замуж с 17 лет. Венчанию предшествовало обручение невесты и жениха по обрядам православной церкви.
Найти супруга или супругу было делом непростым. В эти поиски были вовлечены не только члены семей: существовала даже особая профессия свах. Основной задачей свахи было предоставить жениху сведения о приданом различных невест и снабдить родителей девушек соответствующей информацией о женихах. За некоторую сумму можно было попросить сваху несколько приукрасить состояние дел (например, скрыть, что имения давно заложены, а карточные долги скоро приведут семью к разорению).
В повести «Rendez-vous» Л. В. Брант дает следующее описание свахи: «Аграфена Ивановна не принадлежала к числу тех простолюдинок, устроительниц супружеского счастья, которых в наших романах и водевилях обыкновенно выводят на сцену под именем Савишн или Кузьминишн, в телогрейках и с головою, повязанной платком. Аграфена Ивановна занимала почетное место в особом разряде свах высшего полета. На ней была богатая шляпка и дорогая шаль; ее шелковое платье и все принадлежности ее наряда, не без вкуса и не без претензий, доказывали, что, посвятив себя неутомимым хлопотам к коммерческому составлению брачных союзов, сама она отнюдь не чуждалась желанию нравиться»[109].
Порой наличие пожилых родственниц в дворянской семье делало вмешательство свах излишним. Среди знатных фамилий аристократов также очень редко прибегали к услугам профессиональной свахи. Эту роль выполняли старшая родственница, отец жениха[110] либо друг жениха[111]. В. П. Бурнашев говорил, что графиня Татьяна Ивановна Хвостова очень любила обустраивать свадьбы своих дальних бедных родственников, а кумушки и приживалки, которые наполняли ее старинный гостеприимный дом и которых она выдавала замуж, называли ее добрейшей «графинюшкой». На этих свадьбах она была посаженой матерью[112]. Александр Васильевич Мещерский рассказывал, что старушка-княгиня Вяземская, любившая устраивать судьбу молодых людей, хотела и его самого женить на графине Лидии Арсеньевне Закревской, но ей это не удалось[113]. А в «Семействе Холмских» Д. Н. Бегичева неожиданная
