то буераки,
То бродячий волк в овраге,
То давно подгнивший мост.
Холод… Мучает озноб…
Лошадь врезалась в сугроб.
Жаль, что не было двустволки,
А не то бы злые волки
Получили дробью в лоб.
Помогал я нынче деду,
От него домой я еду
По дороге столбовой,
Под угрюмый свист и вой
Возвращаюся домой.
Вот добрался наконец,
Во дворе стоит отец,
Из избы выходит мама
И ко мне с крылечка прямо:
– Ах, какой ты молодец!..
…Завтра снова из дверей
Выйду в дикий снеговей.
Нас деревня воспитала,
Как сковала из металла,
И за то – спасибо ей.
Мустай Карим
Читаю стихи я Мустая Карима,
Какая стихия представилась мне,
Как будто с живым я сижу… говорим мы
О жизни, о подвигах и о войне.
Мы с ним говорим о Советском Союзе,
Которого ныне на глобусах нет.
Затянуты нервы в трагический узел.
О тяжкой потере страдает поэт.
В суровое время, в военные годы
Он близил в атаках победный рассвет:
Валялся в окопах, был вместе с народом
Солдат, офицер и к тому же – поэт.
Поэзия – это не запах нектара,
А жажда победы в нелегком пути,
Мы – стая Мустая, мы искры Икара,
И нам их огонь до скончанья нести.
Поэты идут, не сгибая колени,
Они нам наставники, песни и суд.
Высокую правду былых поколений
В грядущее время потомкам несут.
Продают арбузы
На Колхозный рынок
привезли арбузы,
У машин заезжих
люди сбились вкруг,
Воздухом свободы
бывшего Союза,
Теплотой вчерашней
повеяло вокруг.
Гордые казахи,
смуглые узбеки,
С ними и кореец,
и еще киргиз,
Были мы когда-то
спаяны навеки,
Шли вперед да в гору,
не катились вниз.
Кто разъединил нас,
кто же нас поссорил?
И какая гнида
разрушила Союз?
И народы наши
нахлебались горя,
Им не по карману
импортный арбуз.
И казах смеется,
и узбек добреет,
И киргиз с корейцем
поднимают крик:
– Хай, – кричат, – товарищ,
подходи скорее,
В честь великой дружбы
цены скинем вмиг.
Злая перестройка
стала перестрелкой,
Развалился напрочь
дружеский союз,
И не потому ли
в этой жизни мелкой
Кровенит слезами
разрезанный арбуз?
Мысли о сенокосе
Перетерлись дружеские узы,
Захромала вдруг земная ось,
На полях Советского Союза
Что-то непонятное стряслось.
Наступило время сенокоса,
О котором грезилось во сне,
Загодя отточенные косы
Бестолку висели на плетне.
На полях уже комбайны жали,
Выбиваясь из последних сил,
Нам косить траву не разрешали
До тех пор, пока колхоз косил.
Эти косы выковал рабочий:
– Получай, – сказал он, – и коси,
Крестьянин, ты хочешь иль не хочешь,
Очень много сена на Руси.
И валялись на колхозном сене
Люди, недовольные чуть-чуть,
А травы там было по колени
Кое-где, а в основном – по грудь.
– Что это за глупая причуда,
Кто такую выдумал херню?
Не давали нам косить,
покуда
Не посохнут травы
на корню.
Вроде мелочь и пустяк, не боле,
Но из этих глупых мелочей
Всенародно складывались боли
На Земле и у России всей.
Косари колхозные, как волки,
Слепо угодившие в капкан.
Так и разлетелся на осколки,
Наш Союз рабочих и крестьян.
Шагали Шакман
Из давности, из дальнего тумана,
И сам не знаю точно – почему,
Я слышу голос Шагали Шакмана,
Направленный к народу своему:
– Сородичи! – он восклицал. – На свете
Нет выше братства, повторяю вновь,
Пусть царь башкирам будет Петр Третий,
Чем проливать нам собственную кровь.
…Сама земля стонала и кипела,
И еле-еле теплился рассвет,
С тех пор и до сегодня пролетело
Почти пятьсот неповторимых лет.
Враги страны подтачивали узы
Великой дружбы,
что господь нам дал,
И Герострат Советского Союза
На букве «Г» отечество предал.
Вошед на трон, болтливый и кургузый,
С пятном во лбу величиной с ладонь,
Тот Герострат Советского Союза
Зажег в стране неслыханный огонь.
И вот опять, не поздно и не рано,
Как раз в момент минуты роковой,
Я слышу голос Шагали Шакмана:
– Россия, не печалься, мы с тобой.
И слышен голос этот на полмира,
Он колоколом ночью бьет в набат:
– Друзей своих не предают башкиры,
Они им руку протянуть спешат.
Еще придет торжественная дата,
Когда того тщеславного лжеца
На букву «Г», с повадкой Герострата
История растопчет до конца.
Я выйду в степь,
и вспомню все былое,
И громко крикну:
– Шагали Шакман,
Рассеется над Родиной туман,
Переживем мы время огневое!
Карасакал
Память, память моя, отступи!
То не я ли в ковыльной степи
Поржавевшую вижу подкову
И обрывок тяжелой цепи?
Мне дорогу пересекал
Тенью памяти Карасакал,
Из дали вековых кочевий
Он увидел меня, прокричал:
– Кто за правду в бой не идет,
Прозябает тот,
а не живет! –
Крикнул он, а я горько подумал:
То не камень ли в мой огород?
Твой путь
Прибился как-то к моему порогу
Мой друг,
который вылетел в трубу,
Стал сетовать на трудную дорогу
И жаловаться на свою судьбу.
Что мне ответить другу в утешение?
И подобрать бы слово подобрей:
Солдат, который терпит поражение,
Со временем становится сильней.
Шагай вперед и зажигай рассветы,
Пусть под ногами вся земля горит,
Пойми, мой друг, что в жизни этой
Твой путь никто и никогда не повторит.
Добро, мой друг,
как семечки сори,
Оно тебе все возвратит сторицей,
Не надо с поражением мириться,
А надо вздыбить выше
алый флаг зари.
Отцовский конь
Был отец мой молод и горяч,
Без оглядки торопил коня,
По земле летел отец мой вскачь,
Не жалея своего огня.
На работе расшибался в дым,
Полыхал он, а не тлел в золе,
Потому и умер молодым,
Добрый след оставив на земле.
Я с отца во всем беру пример,
Не нужны мне в жизни
кнут и плеть,
На коне отцовском мчусь в карьер,
Чтобы все невзгоды одолеть.
Рано я покинул отчий дом
И переступил родной порог,
Конь отцовский мчится напролом
В дебри нескончаемых тревог.
На коне лечу я день ко дню,
Как и встарь, в коленях конь не
