Уже больше года она находилась в этой чужой стране, теперь волею судьбы должной стать ее отчизной на всю оставшуюся жизнь. Надежды, что она когда-нибудь увидит родную Лигурию, не осталось — она исчезла в тот роковой день, когда Беата приняла чужую веру схизматиков и обвенчалась с Василием в православной церкви. Теперь у нее даже имя было другое — Прасковья.
События последних лет вновь всплыли в памяти[5]: солнечная Лигурия, с которой она распрощалась пять лет тому назад, как оказалось, навсегда, отправившись к своему будущему супругу, Христофору ди Негро — консулу Солдайи, крепости, павшей под натиском янычар Гедик-Ахмед-паши; страшная смерть ди Негро; бегство; верный кавалерий Микаели ди Сазели и вероломная служанка Мара; скрывавшийся в горах древний народ тавров и его кровавое божество — Дева-Орейлохе. Ей чудом удалось попасть на корабль русских купцов, возвращавшихся домой через земли Астраханской Орды. Однако в пути ее ожидало новое испытание. Проведав, что она подданная Генуэзской республики, местные власти ее задержали.
Она оказалась в громадном строении, имеющем только крышу, которая держалась на толстых бревнах, врытых в землю. Здесь было много измученных пленников-славян, ожидающих отправки на невольничий рынок в Кафу. У нее под одеждой была спрятана золотая маска из храма тавров, вот только она боялась показать ее охранникам — ничем не помогут, а золото заберут. Решила уповать на милость Господа Бога и Девы Марии, а золотой маской за свободу рассчитаться, когда подвернется удобный случай. Но даже в таком бедственном положении желание расстаться с маской ее ужасало больше, чем сама неволя, хотя она боялась признаться себе в этом. Помощь пришла неожиданно: молодой русский купец Василий Голода, немного знавший ее родной язык и часто беседовавший с ней во время морского путешествия, сумел ее вызволить, но дорогой ценой.
На следующий же день Василий с помощью татарина-христианина разыскал ее, трепещущую от страха, и объяснил, что он ее выкупил, но ему пришлось целовать крест, клянясь, что она его жена перед Богом. Беата была готова на все, лишь бы ее миновала ужасная участь рабыни. Дальнейшее помнила как в тумане: крещение и венчание в небольшой православной церквушке возле Астрахани, бесконечную дорогу до Рязанского княжества. Ей было чудно после великолепных пышных шелковых нарядов, которыми ее баловали родители и ди Негро, облачиться в сарафан из узорного штофа, отделанный лентами золотого шитья, спрятать под высокий золотошвейный кокошник, расшитый жемчугом, свои великолепные волосы. Поверх кокошника научилась повязывать шелковую шаль, прикрывавшую плечи.
Ей часто приходила мысль, что вместо одной неволи она оказалась в другой. Может, менее унизительной. Василий Голода был молод — до тридцати оставалось два года, высок ростом, крепок телом, круглолиц, светловолос, с такой же светлой бородой. Беата за время своего крайне непродолжительного замужества за мессиром Христофором ди Негро лишь один раз взошла с ним на супружеское ложе, и у нее не осталось об этом особых воспоминаний. Фактически именно русский купец стал ее первым мужчиной, ввел ее в мир чувственных удовольствий. Его тело влекло ее, давая наслаждение, удовлетворение, но душа оставалась холодной, как погода, обычная здесь в это время года. Ей не нравились нравы и обычаи этой варварской страны, где жена должна быть затворницей в тереме, в лучшем случае тенью мужа.
Ночами, закрыв глаза, поддаваясь ласкам супруга-русина, обнимала его могучее тело, но мысленно видела на его месте ди Сазели. Часто вспоминала, как он ее обнимал, как, тяжело дыша, взяв ее на руки, брел по пояс в ледяной воде подземной реки. А вот облик покойного мужественного супруга ди Негро стерся из памяти, хотя часто, оставаясь в одиночестве, она молилась за упокой его души.
Она понимала, что прошлое не вернется, и постепенно училась жить в новом для нее краю, по чужим обычаям, в которых было больше языческого, чем христианского, при крайней религиозности местных жителей. Язык выучила довольно быстро, правда, Василий часто посмеивался над ней, поскольку она коверкала слова. По дому ей не приходилось работать, так как ей в услужение были даны две дворовые девки: Маклуша и Фекла. Ей все же пришлось научиться готовить традиционную пищу в печи, неуклюже орудуя в ней подхватом, ставя и вынимая тяжеленные горшки, но и это она в конце концов поручила Маклуше.
Беата-Прасковья неуютно чувствовала себя в недавно выстроенном тереме — все ей здесь было чуждым. К тому же ее постоянно донимала хозяйка терема — Настасья Акимовна, мать Василия, дородная громкоголосая купчиха, командовавшая всей челядью и домочадцами. Настасья Акимовна с недовольством приняла поступок Василия, явившегося с женой-фрязиной, с которой обвенчался, не испросив у нее на то родительского позволения. А жена-то иноземка по-человечески с грехом пополам научилась говорить, к тому же оказалась вдовая. Не такую жену она желала своему старшему сыну — красавцу-удальцу. Видно, пример ненавистного московского князя Иоанна Васильевича, обвенчавшегося с византийской принцессой, посеял смуту в сердцах молодых русичей, посчитавших позволительным и для себя жениться на чужеземках.
Кроме Василия у нее были еще сыновья, жившие здесь же: Юрий — двадцати двух лет и Семен — восемнадцати. Восемь лет тому назад их семью постигло горе: в битве на речке Шелони[6], где новгородцы обороняли свои вольности от алчного московита, великого князя Иоанна Васильевича[7], погиб ее супруг, Артамон Митрофаныч, и средний сын Иван. По указу великого князя их, как и сотню других семей, выслали за пределы Новгорода, под страхом смерти запретив там появляться, лишив многого нажитого добра. Когда никто не видел, она горячо молила Бога, чтобы он покарал московского князя, ниспослал на него хворь страшную и чтобы тот в ужасных мучениях отправился в преисподнюю. Но пока Бог не внимал ее молитвам и эпидемия моровой язвы, унесшая многих в могилу, затронув Москву, пожалела князя Иоанна Васильевича, которого народ нарек Грозным[8].
Притом что ее мужья сильно отличались внешне и по возрасту, разве что оба удались высокими ростом, Василий чем-то напоминал Беате покойного ди Негро. Василий целыми днями пропадал, занимаясь торговыми делами, которые приносили ощутимый достаток, в доме появлялся лишь перед вечерей. Беата скучала — бывало, за целый день не с кем было и словом перемолвиться. Челядь послушно выполняла команды и тут же норовила исчезнуть с глаз долой, так как знала нелюбовь хозяйки к невестке-чужестранке, которую за глаза презрительно звала фрязиной.
Вскоре после их приезда в городе началось великое беспокойство — поползли слухи, что золотоордынский хан Ахмад недоволен московским князем, переставшим платить дань, и в ответ на требования послов татарских гневно швырнул на землю пожалованный ханом ярлык на княжество, а послов, за исключением одного, казнил. Все понимали: теперь быть войне. Стало известно, что разослал хан своих гонцов по ордам и улусам собирать воинство великое, чтобы наказать непокорного князя московитов.
