Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
забор, окружавший здание.
Но мама никогда не выходила и ни с кем не общалась. Она предпочитала одиночество, поскольку даже в здоровом состоянии была нелюдима. Замкнутая и скромная, она с трудом налаживала контакты и плохо сходилась с людьми, а потому практически не имела друзей. Ей требовалось много времени, чтобы привыкнуть к человеку, открыться ему, и подобное поведение сразу отметало всех случайных знакомых.
Заводить новые знакомства в клинике мама тем более не стремилась, самоизолировавшись ото всех. Правда, один раз по секрету она рассказала мне, что к ней приходил старый друг, которого она давно не видела. Но кем был этот таинственный мужчина — так и не призналась, сколько бы я её не расспрашивала. На мои вопросы доктор Лазаревский лишь пожимал плечами — её никто и ни с кем не видел, а навещать приходили только мы с отцом.
И снова сделал в блокноте пометку…
Как же я ненавидела этот блокнот! Мне казалось, что в нём содержался компромат на всех и каждого, с кем врач когда-либо разговаривал. Один раз даже приснилось, что я порвала его злосчастные записи в клочья — так мои подсознательные желания и страхи, которые Лазаревский научно называл «Фрустрациями», вырвались наружу. Почему-то после этого я стала ненавидеть и Лазаревского тоже. А заодно и бояться, ведь врач словно просмотрел мой сон, сидя в кабинете со стаканом попкорна, и с тех пор странно на меня поглядывал.
Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству. Однако для меня стал страшнее дьявола…
При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.
Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый и очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел наши вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь, пропуская внутрь. Я зашла одна, а Ваня остался в коридоре, чтобы не мешать нам и не смущать пациентку своим присутствием.
Мама стояла возле окна и задумчиво разглядывала разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с абсолютным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но я почему-то осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.
Сначала мама не заметила моего появления.
— Мам?.. — тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.
Она медленно повернулась. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась — и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию, что мама только проснулась.
— Лизонька! — слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.
Мы постояли так несколько секунд, а затем она опустилась на кушетку и обессилено положила руки на узловатые коленки.
Я неловко присела рядом.
Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос — всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..
— Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… — я засуетилась, передавая ей пакет. — Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..
Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а самой не верилось ни в одно сказанное слово. Почему-то мне казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.
— Не отпустят, дочка… — печально покачала она головой, ставя пакет рядом с кроватью и совершенно им не интересуясь. — Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? — быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.
— Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…
— И правильно… У Паши всё нормально?
— Да. Только он не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Папа просил передать, что обязательно потом заедет. И что любит тебя и всё такое, — я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.
— Хорошо… А ты как? — спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.
Я не выдержала и отвела глаза в сторону.
— У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.
— А что же сейчас?
— Не получилось как-то… — я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: — Наверное, была невнимательна и плохо учила.
— Почему? — не унималась мама.
Больше я ничего не смогла придумать. После бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.
— Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени. Вот я и нахватала «Хвостов»…
— Не высыпалась? — настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.
— Ну, да, — поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. — Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…
К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.
Я подняла глаза и уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась. Голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки. Но вряд ли он интересовался нашим разговором.
— Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. — слегка понизив голос, спросила мама.
— Мам, ну что ты?!
— Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… — и она осторожно взяла
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
