как на чудака, и более всего на свете желал прямо сейчас сбежать отсюда и никогда не возвращаться. Провернуть, так сказать трюк, который исполнил почти полгода назад, бежав из усадьбы своего деда.
Однако люди должны знать правду. И если не сейчас, то потом они всё равно в неё поверят.
– Разрушив договор семерых, Молтембер планировал и сам заключить договор с Эрхарой, – начал Юлиан. – Ему были нужны рыцари Эрхары, заточённые туда много сотен лет назад. С их помощью он хотел усилить свою армию и после возвращения нанести сокрушительный удар. Хозяева Эрхары запросили взамен новые души. Сто тысяч душ.
– Но вы говорили обо всём населении Свайзлаутерна, а это триста тысяч – усмехнулась Хлоя Гёсснер.
– Достаточно было и ста тысяч, – ответил Юлиан и продолжил. – Убить их всех при помощи карманных часов Молтембер не смог бы. Вернее, смог бы, но на это ушло бы много времени, а ждать он не хотел. Поэтому он переместил мощь карманных часов в Центральные Часы города, а это позволяло уничтожить всех, кого он хотел, единым разом.
– Но разве это так работает? – спросила Хлоя Гесснер, вновь не дожидаясь окончания монолога Юлиана. – Какая разница, какого размера часы, если сила в них одна и та же?
– Если бы это было так, Молтембер знал бы об этом. Всё, что я сейчас говорю, я слышал от него самого, и не мне судить, правда это или нет. Суть в том, что часы убивают ровно в полночь, но полночь они так и не пробили, потому что за секунду до этого пошли в другую сторону и взорвались. Наличие взрыва вы тоже будете отрицать? – обратился Юлиан то ли к судье, то ли к Фрау Гесснер, то ли ко всему залу, то ли вообще к самому себе.
Он ощущал себя вруном и фантазёром, потому что ему однозначно никто не верил. Если бы они пригласили на слушание ещё и Пенелопу Лютнер – человека, который тоже присутствовал в ту роковую ночь на крыше часов и знал ровно то же самое, что и Юлиан, всё могло бы быть иначе. Два голоса смогли бы достучаться до них, но этого не было. Словно нарочно никто не хотел в это верить, потому никто и не позвал второго свидетеля, чтобы он не портил им нарисованную ими же картинку. А уж Пенелопе хватило бы смелости сказать правду, как и самому Юлиану. В своей красавице он был более чем уверен.
– Кто же заложил взрывчатку? – спросила Хлоя Гесснер, словно наконец-то нашла несостыковку в деле и теперь сможет давить на неё до победного конца.
К несчастью, на это и впрямь ответить было нечего.
– Полагаю, это был тоже план миссис Скуэйн, – сказал он. – Однако, я не знаю точно.
– Выходит, вы посмертно обвиняете её в преступлении? – спросила настырная защитница.
– Она спасла нас всех. Треть жителей целого города, сто тысяч невинных людей. Разве какое-то сооружение дороже человеческих жизней?
– Довольно, – прервал его судья. – Довольно, герр Мерлин. Мы достаточно наслушались от вас на сегодня, теперь же позвольте нам отдохнуть и перейти к более насущему.
Всё, как Юлиан и думал. Он ни до кого не достучался.
Хлоя Гесснер и вовсе смотрела на него как на сумасшедшего. Якоб Сорвенгер ухмылялся, чем напомнил ему погибшего Агнуса Иллиция. Разве что, всему этому великолепию недоставало пары золотых зубов.
– Можете вернуться на своё место, – проговорил Бенджамин Ноттингемский после недолгой, но очень неловкой паузы.
– Вы не верите мне? – спросил Юлиан.
– Мы примем во внимание ваши показания, – ответил судья, но Юлиан воспринял этот ответ совершенно иначе. – А теперь присядьте.
Юлиан послушно повиновался и направился в сторону деда. Теперь он выглядел словно цепной пёс и приближаться в нему было опасно, но, увы, другого выхода не было.
Однако Раньери промолчал. Не было даже недовольного взгляда в сторону Юлиана. Всё самое интересное он приберёг на потом, и фантазии Юлиана не хватало для того, чтобы представить, что он с ним сделает.
– Якоб Сорвенгер, – обратился судья к подсудимому. – Теперь мне хотелось бы выслушать вас. Каково ваше мнение на этот счёт?
Сорвенгер ещё раз улыбнулся, словно ему была оказана невиданная честь. Перекинувшись взглядами со своей защитницей, Якоб сказал:
– Должен признаться, этот парень чертовски хорош.
Юлиан смутился.
– Ближе к сути, герр Сорвенгер, – сказал судья, взмахнув ладонью. – Вы подтверждаете слова подсудимого?
– О да. Конечно, подтверждаю, господин судья.
– Но в прошлый раз вы подтверждали совершенно другое.
– А в следующий раз подтвержу третье.
Издевается. Якоб Сорвенгер попросту издевается над всеми находящимися здесь. В особенности, над Юлианом.
– Доселе все ваши доводы не складывались в одну картину, – продолжил подсудимый. – Всякий раз оставалось множество пробелов. Но теперь… Теперь этот маленький, не побоюсь того слова, гений, уделал вас всех. Честно говоря, огромное спасибо вам всем за то, что в столь тяжёлый час позволили мне вдоволь повеселиться.
– Что вы хотите этим сказать? – не выдержал судья.
– Что я хочу сказать? Вы всё уже сказали за меня. Единственное моё замечание как самого опасного преступника Союза Шмельтцера заключается в моём глубоком сожалении, что версия Юлиана Мерлина так и не станет официальной. Мне очень жаль, что я сяду всего лишь за тройное убийство и какой-то там акт вандализма. Я всегда мечтал остаться в памяти живущих куда более ярким, но увы…
Казалось, Хлоя Гесснер тоже улыбается, слушая откровения своего нанимателя, либо же с трудом сдерживается.
Что эти двое задумали?
– Вы сказали всё, что хотели? – спросил судья.
– Даже больше. С нетерпением ожидаю приговора.
Бенджамин Ноттингемский пошевелил своими губами, ещё раз прокашлялся, после чего обратился уже ко всем:
– Раз больше нечего сказать, смею удалиться для выяснения решения. Объявляю перерыв.
Он стукнул по столу молотком, после чего зал буквально загудел.
Юлиану стало довольно не по себе от такого шума, и первым делом он, не обращая внимания на деда, поспешно удалился, надеясь скрыться от него в толпе.
Церемониальный зал здания суда располагался на самом верху, вдалеке от всей суеты, и, что удивительно, сейчас абсолютно пустовал. Ни одному зеваке, ожидающему решение судьи, кроме Юлиана, не пришло в голову заглянуть сюда, чему он был несказанно рад.
Во всём просторном помещении только у задней стены было на что посмотреть. А именно на находящиеся в двух застекленных хранилищах череп апостола Петра и легендарный скипетр Адама Шмельцера, при помощи которого он когда-то сплотил под единой властью едва ли не всю Западную Европу. Третье хранилище, в котором должен был находиться Экскалибур, пустовало.
К слову,
