извинялись пред Григорием, припадали к его коленам и, отложив ненависть, признали его своим патриархом, законодателем и судьею.[42]
В сношениях с хорепископами св. Василий в самом начале своего епископства показал такую твердость, которую в других редко можно встретить и при конце жизни. Уверившись в достоверности слухов касательно симонии, он написал окружное послание и в нем решительно угрожал хорепископам удалением от алтарей, если они и после этого окружного послания сделают что-нибудь подобное. В предотвращение своеволия священников, принимавших к себе в причт людей недостойных, Василий требовал от всех хорепископов, чтобы высланы были ему списки всех церковнослужителей сельских с означением, кем кто определен и какого рода жизни, и сам у себя завел подобный список, чтобы никому невозможно было приписать себя к клиру, когда захочет. Кроме сего, он предписал тщательно исследовать обо всех принятых дотоле церковниках, достойны ли они причетнических должностей, и недостойных исключить в число мирян; особенно же запрещал причислять к клиру кого бы то ни было без своего утверждения. Еще известно сделанное Василием подтверждение прежних церковных правил о том, чтобы лица духовного звания, вдовые или не вступившие в брак, не держали у себя ни под каким предлогом посторонних женщин (так называемых синизактов). Такие меры заботливости архипастыря об улучшении клира возвысили духовенство кесарийское до такой степени, что соседние и отдаленные города просили у Василия священнослужителей для благоустроения своих Церквей и для назначения их на епископские кафедры. Так, епископ Иннокентий просил себе пресвитера из кесарийского клира.[43] Сатальские граждане просили у Василия себе епископа, и он дал своего сродника, несмотря на слезы его прихожан и престарелой его матери.[44] И св. Амфилохий Иконийский из кесарийского же клира просил кандидата на епископскую кафедру в Исаврии.[45]
Бедствия, какие терпели православные от ариан, также причиняли много скорби Василию, хотя они касались не столько его митрополии, сколько других Восточных церквей. «Другие, — говорит Григорий Богослов, — смотрят только у себя под ногами, рассчитывают только, как бы свое было в безопасности, далее же не простираются и не могут выдумать или привести в исполнение ничего великого и смелого. Но Василий, хотя во всем другом соблюдал умеренность, в этом же не знал умеренности. Примечая, что наследие Божие приведено в худое положение, увлечено в тысячи мнений и заблуждений, он не признал достаточным в безмолвии оплакивать бедствие и к Богу только воздевать руки; напротив, вменил себе в обязанность и от себя привнести нечто и оказать какую-нибудь помощь; он не давал ни сна очам, ни дремания веждам и заботами изнурял останок плоти дотоле, пока не нашел уврачевания злу».[46] В таких выражениях св. Григорий указывает на усильную заботливость своего друга о низложении арианства за пределами своей митрополии. Дошедшая до нас переписка Василия Великого с восточными и западными епископами по сему делу еще более уясняет глубокий смысл выражений Григория. По свидетельству сих писем, вот в чем состояло худое положение православных на Востоке: «Ариане так усилились, — говорит Василий, — что предстоятели правого учения во всех епархиях по клеветам насильственно лишаются своих церквей и повсюду, от пределов Иллирика до Фиваиды, свирепствует зловредная ересь. И председательство явно предлагается в награду за нечестие, так что кто произносил более тяжкие хулы, тот предпочтительнее избирался на епископство в народе; исчезла сановитость священническая, мало людей, пасущих стадо Господне разумно; сбереженное для бедных честолюбцы непрестанно тратили на свои удовольствия и на раздачу подарков».[47] Тогдашний император Валент, по выражению Григория Богослова,[48] скрежетал зубами на Церковь, принимая на себя львиный образ, рыкал как лев и для многих был неприступен. Уже первые опыты отважности сего царя, покровителя ариан, были: изгнание, описания имуществ, явные и скрытные советы, принуждения за недостаточностью убеждений; сожжение пресвитеров на море, обагрение бескровной жертвы кровью людей и оскорбление стыдливости дев. В саму Кесарию в 371 году [49] явился арианский епископ, славившийся ученостью Евиппий; опасались прибытия еще единомысленных с ним епископов из Армении и Киликии. Письменные сношения Василия с друзьями при дворе императора Валента не имели успеха; придворные отвечали только, что надобно благодарить Бога и за то, что состояние Православия еще не хуже. Итак, св. Василий придумал следующие, по словам Григория, весьма спасительные средства: «Сколько мог, углубившись в себя самого и затворившись с Духом, напрягает все силы человеческого разума, перечитывает все глубины Писания, делает возражения еретикам, борется и препирается с ними, отражает их чрезмерную наглость; к одним идет сам, к другим посылает, иных зовет к себе, дает советы, обличает, запрещает, угрожает, укоряет, защищает народы, города, людей частных; тех, которые были под руками, низлагает вблизи разящим оружием, а тех, которые находились вдали, поражает стрелами писем, вообще придумывает все роды спасения и врачует всех».[50] Одним из этих родов спасения было сношение с Западными церквами, которое Василий начал еще в звании пресвитера и которое еще тогда почитал надежным способом уврачевания зла. Незадолго пред тем западные епископы успели низложить сильных защитников арианства, епископов венгерских Валента и Урзация и Авксентия Медиоланского. Потому можно было почти с уверенностью рассуждать, что если только западные захотят, то могут расположить в пользу Православия на Востоке своего императора и чрез него подействовать на Валента, который со дня на день усиливал гонения против православных. Склонять западных к тому, чтобы они убедили своего императора к покровительству православным, всего лучше было св. Афанасию Великому, который уже пользовался особенным уважением на Западе. И Василий убедительнейше просил св. Афанасия принять на себя это дело. Когда большая часть восточных епископов изъявили согласие на сношение с Римской церковью, Василий признал за лучшее в дополнение к письму св. Афанасия и от себя написать письмо папе Дамасу; в этом письме он усердно просил папу прислать на Восток людей опытных и кротких для вразумления упорных еретиков.[51] Но результат посольства не соответствовал ожиданиям. Папа не удостоил Василия даже ответа. Вместо требуемых епископов прислан был только диакон Савин с частными письмами к Василию от епископов иллирийских, италийских и галльских и с известием об определении незадолго пред тем бывшего Римского собора,[52] которым отвергались все другие символы веры, кроме православного Никейского. Приличие требовало, чтобы кто-нибудь, от общего собрания посланный, доставил западным епископам вторые письма, и Василий, вероятно по поручению свт. Мелетия Антиохийского, от лица тридцати двух епископов восточных написал уже к западным епископам вообще, а не к папе трогательное послание; в сем письме он
