его на Ладьиной пустоши – верно, совсем поприжало, если туда сунулся. Там же одно отребье… Когда-то золотодобытчики селились, городок большим считался, но золото иссякло, вот и остался народец, которому деваться вовсе некуда. Вот… там его и взяли.
– Кто?
– Я и Эдди.
– Вы?!
– Ну… – Смущение стало совсем явным. – Не могла же я его в такое место одного отпустить?
– Почему? – поинтересовалась маменька как-то очень тихо.
– Так пристрелят. Вдвоем сподручней отбиваться, если чего. – Милисента допила чай. – Но тогда неплохо сходили. Правда, шериф попытался половину денег зажать, мол, за посредничество, но Эдди ему пригрозил, что хер отстрелит. В общем, в результате долгой и продуктивной дискуссии джентльмены пришли к консенсусу.
Маменька первой хихикнула.
А Эве… Эве вдруг стало страшно. Это ведь только в романах, наверное, красиво: чтобы пустыня там, закат и смертельно опасные приключения. Потому как в романах ведь понятно, что никому по-настоящему смертельной опасности не угрожает, что все закончится хорошо и непременно свадьбой.
– А вот за Кровавым Бером вшестером шли. Он караваны грабил, и ладно бы просто – в конце концов, понять можно…
Эва не представляла, как можно понять такое.
– Но он же не просто грабил. Он подчистую народ вырезал. Сперва караваны, потом по фермам пошел. Вон, у Шального ручья стояла… там уже и не ферма даже, целое поселение. Старый Гранди, его жена, трое сыновей с женами, их сыновья… меньшие еще детьми были, а у старших свои дети. И работники тоже. Земли у них имелось. Они там… в общем, никого в живых не оставили. Тогда-то уже и наш шериф, уж на что ленивая задница, но велел собираться всем. Ловить, стало быть. Но Кровавый Бер – хитрый засранец и места знал преотлично. А может, и предупредил кто, как знать. Главное, когда подошли к местечку, где он мог залегать, там ничегошеньки не нашлось, только кострище и сапог старый. Вот… ушел он. И крепко залег. С полгода не казался, поговаривать стали, что и вовсе уже отошел к богам. Это же просто.
В гостиной повисла тишина.
Такая, что слышно было, как бьется в окно муха.
– А он… не умер?
– Нет. В горах пещерку нашел одну… не одну даже, потом уже поняли, что прежде в них жили то ли сиу, то ли орки, главное, что пещеры эти крепко в горы уходят. И прятаться в них вечность можно.
– Не усидел? – уточнила маменька.
– Сам-то усидел бы, но люди его стали в городок наш захаживать. Жрать-то что-то надо. И пить. И сперва, думаю, таились, а после уверились, что никто их не узнает. Оно, может, и так. На листовках порой такие рожи печатают, что мать родная не опознает, ежели чего. Но тут один в бордель сунулся. А у него пятно приметное было на… на скрытом месте, – вовремя поправилась Милисента. – Или родинка там. Или еще чего, не уточняла уже. Главное, что шлюха…
Маменька поглядела с укором, но прерывать не стала. А укора Милисента будто и не заметила.
– В общем, шепнула кому надо. Тогда-то Эдди и дождался, пока этот тип снова заявится. И за ним пошел. Тихонечко. Эдди – хороший охотник.
В этом Эва нисколько не сомневалась. И… и грустно, что он теперь граф. Очень.
– До гор и довел, а там уж вернулся и людей собрал.
– И вас?
– Ну… меня он не особо брать хотел. – Милисента усмехнулась. – Все ворчал, что небезопасно.
– А…
– А оно и вправду небезопасно. Но как я его одного пущу? Он же под пули сунется. Вот и тогда тоже пострелять пришлось. Но голову Бера мы в город привезли. Мэр ее еще жиром топленым залил и дальше отправил.
– З-зачем?
– Чтоб не попортилась. Да и много чего за ним числилось. Вот чтобы люди и поняли… нам после почти три сотни упало. Может, и немного, но такого ублюдка нужно было остановить.
– И… и вы тоже убивали? – поинтересовалась Тори, подавшись чуть вперед. И само собой, едва не опрокинула недопитый чай.
– Тори!
– Случалось. – Милисента ответила спокойно, будто и нет в этом признании ничего такого. – Порой ведь или ты, или тебя.
– Ужас. – Маменька покачала головой. – Как хорошо, что вы сейчас здесь.
– Почему?
– Цивилизованный мир. Здесь нет нужды убивать кого-то.
– Да как сказать. – Милисента расправила юбки. – В том и проблема, что уж больно цивилизованный… и непонятно, кто здесь сволочь, а кто просто мимо проходил.
А потом раздался звук.
Такой тонкий-тонкий. Далекий. Даже не звук, а будто… будто эхо.
Эва вздрогнула и все-таки не удержала свою чашку. Пальцы вдруг стали словно фарфоровыми. И чай вылился на юбки.
– Эва…
А она хотела извиниться, но звук дрожал. Струна, где-то там в подземельях или возле них. Плакала, плакала, навзрыд буквально.
И звала.
Кого?
Не Эву. Но она тоже слышит.
– Эва? Эва, девочка…
– Погодите.
Голоса собеседниц раздавались рядом и в то же время будто издалека. А струна звенела. Или это не струна? Клавесин звучит совсем иначе. И на арфу тоже не похоже.
А на что?
Надо поближе подойти. Конечно. И если не ее зовут, то… то кого?
– Вы слышите это? – Тори поморщилась. – Какой… неприятный звук.
Неприятный?
Скорее наоборот. Чарующий. Теперь, кажется, Эва понимала, что испытывала Тори. И слышала ли Эва мелодию, которая играла где-то совсем рядом, или что-то иное, но она определенно не могла противостоять этой музыке.
– Эва… опять?
Их голоса доносились издали:
– …смотреть…
Смотреть?
А ведь и вправду. Самой идти не обязательно. Эва же умеет закрыть глаза и… да, вот так. Собственное тело остается в кресле. Оно застывает с неестественной улыбкой на губах. Донельзя пугающей улыбкой, но Эве некогда разглядывать себя. Сейчас она слышит музыку отчетливо.
Какая… интересная мелодия.
Она ложится под ноги тропой, и Эва идет. Правда, сделав несколько шагов, замирает и оглядывается. Надо же… какие они все.
Другие.
Маменьку окутывает бледное дрожащее марево Силы. А Милисента Диксон пылает живым огнем. На нее и смотреть-то больно. Призрачная Эва прикрыла глаза.
А вот Тори… Тори будто из тьмы соткана.
Это тоже что-то да значит. Она бы присмотрелась, она бы даже поняла, что именно, если бы задержалась. Но тропа под ногами дрожит. И нужно спешить.
Пока звучит эта мелодия.
Пока…
Шаг.
И еще один. Шелест крыльев у щеки. И прикосновение их, такое нежное, ласкающее.
– А ты что здесь делаешь? – Теперь он больше не ворон, но и не человек, будто два обличья слились, но не до конца. И не понять, чего больше.
– Ты звал, – спокойно
