бок, что бы не задавить. Лежал, пялясь распахнутыми глазами в темноту, а меня все прошивало и прошивало спазмами, выдавливая хрипы. И так до тех пор, пока не услышал всхлипы.
— Что я сделала… — клацая зубами, пробормотала моя неожиданная любовница. — Что сделала…
— Успокойся, — просипел я, поднимаясь. — Это нормальная реакция на страх и все такое. Ну, в смысле все херовое надо поменять… бля, заместить чем-то приятным. Как-то так.
Ага, психолог из меня невдолбенный.
— Не нормальная! — сорвалась она уже на крик и вскочила, сходу начиная рыдать. — Ничего тут нормального! Как мне жить теперь?!
— Так, ясно.
Подтянув на место нательное, я быстро вышел из бани, в свете костра из моей тачки нашел водку в снегу.
Вернулся, торопливо нашарил керосинку и спички, зажег и вернулся к ней. Она… Блядь, вот ты скот, Колян! Имени не спросил, а отымел так, что ноги у самого до сих пор трясутся, да и у нее завтра не факт, что сходиться запросто будут. Девушка съежилась у стены, качаясь, и рыдала взахлеб, бормоча свои «как жить».
Взял ее за подбородок, она дернулась вырваться, глаза заплыли от слез и побоев, горят безумно, губы опухли и треснули. Урод, ну какой же я урод! Удержал, нажал на челюсть с двух сторон. Заставил пить. Она вырывалась, давилась, кашляла, обливалась, била меня по рукам. Лягнуть даже пробовала.
— Пей, сказал! — рявкнул на нее.
Влил в нее где-то стакан. Поднес к своим губам горлышко. Но пить не стал. Мне сейчас ясный мозг нужен.
— Как зовут тебя?
— Ал… ик… Александра.
Александра. Сашка у меня тут.
— Так, успокаивайся, Сашка. Я тебя закутаю сейчас, тепло нам организую. Отдохнешь чуть, и поутру пойдем тачку этих гондонов искать. Выбираться надо.
— Ты их… всех? — Она пыталась на мне взгляд сосредоточить, но, видно, алкоголь уже врезал по мозгам, и голова ее непроизвольно откидывалась, а взгляд съезжал.
— А оно тебе надо — знать? Спи, сказал.
Сашка будто ждала команды, обмякла, невнятно бормоча и закрывая глаза, и меньше чем через минуту совсем затихла, скрутившись клубком.
Я бегом смотался в саму избушку, загреб там шкуры, одеяло ватное — короче все теплое. Так же рысью вернулся, обернул Сашку так, что бы из плотного кокона и макушка не торчала. Дал чуть времени пригреться, опять метнувшись в дом. Набил печку щепками, запалил. Чуть только тепло пошло, перетащил девчонку из бани.
Нафигачил дров, как разгорелось, и через полчаса в доме была теплынь. Воздух прогрелся, хотя, конечно, все было настывшим и для настоящего комфорта понадобится время. Но мы-то тут чисто до утра — сил набраться, потом двигать надо. Решив не откладывать досветла, оставил Сашку сопеть в клубке одеял, пошел на улицу — говнище всякое прибрать надо.
Мой «Ленд Ровер» уже догорел почти полностью, подмигивая мне редкими всполохами. Пидоры, вот как есть, на кой было первым делом в движок стрелять? Хорошая же тачка была.
Морщась от брезгливости, обыскал, раздел трупы, покидал шмотки в костер, что они же устроили из моей машины, чуть оживив пламя. Оставил только на всякий случай ключи, доки, какие нашел по карманам. Надо быть в курсе, с кем дело имел.
Подхватил под мышки уже коченеющую тушу ближайшего беспредельщика, потянул по тропинке к реке. Бросил в воду. Второго туда же. По камням протащит, да рыбы со зверьем понадкусывают, и даже если кто найдет, то ни хрена не опознают. Да и опознают, нам-то с Сашкой что? Небось по друзьям-родным оповещения не делали, что повезли девчонку в лес кончать. Хотя вопросов даже по тому, что я успел услышать тогда на берегу, рождалось до фига. Девочка она не простая, они ее не от похотливой прихоти схватили явно, не поразвлекаться в лес завезли, хотя и такое сплошь и рядом стало в нашем ублюдском мире твориться. Я четко слышал, что снимали видео, значит, похитили ради выкупа. Вот только, судя по всему, возвращать Сашку не собирались. Передернулся, вспомнив, что один сученыш велел другому отрезать ей пальцы с кольцами. Вот ведь… Голыми практически руками замочил четверых, а в душе и не шелохнулось нигде. Ни сочувствия, ни сожаления, даже настоящей злобы не было. Злоба, она в таком деле лишняя. А жалеть… Родителей таких вот гадов жалко, да. Но ведь не моя вина, что такое из их детей выросло, и уж они ничьих родных-близких не жалели никогда. Вот от мысленной картины, как тот гондон пальцы Сашке режет и камнем голову разбивает, в груди клокотать начинало и хотелось еще раз их всех…
Вернувшись со службы на Кавказе, я вроде как заблокировал в себе воспоминания о том, какими зверями способны быть люди, что творить с другими людьми. И как легко убивать таких. Как неестественно спокойно на душе при этом. Легко быть чудовищем, уничтожающим других чудовищ. И я почти стал верить, что это самое чудовище во мне издохло от нормальной жизни. Ну или уснуло навечно. Но ни хрена. Ни хрена! Только почуяло оно опять перед собой новых монстров, и вылетело. Ни тормозов, ни единого сомнения. Так что смирись, Шаповалов, зверь ты по натуре. Зверь и изврат теперь еще, у которого на нормальных баб не вставал, а на избитую, перепуганную, отчаявшуюся встал до темноты в глазах, до полного неадеквата. Потому что и она вот такого монстра захотела? Нуждалась в нем? Ну так это ненадолго. Это пока не соображала от страха ничего. Вон сразу и пожалела.
Так, спокойно! Об этом потом. Вывод из того, что увидел и услышал: Александру похитили не ради бабок. Или не только из-за них. Скорее всего, она — жертва для устрашения кого-то. Нагнуть надо кого-то несговорчивого, видимо, а это уже сильно серьезно. Эти четверо так, никто, быки, исполнители. За таких не мстят в основном, но мало ли. Если заказчик упертый какой, то с него станется послать еще бойцов, объявись девчонка живой-здоровой. Есть у нее кто, на кого можно положиться? Кто прикроет, защитит?
Тупой вопрос, Колян. Был бы такой, она бы сейчас в камневской избушке не лежала. Хотя кто угодно может налажать, не уследить.
Не можешь — не берись тогда, дебил! Бесит аж!
Ладно, разберемся. Разберусь сначала, что она за девочка, чья, а потом и выводы делать и решать буду, вернуть или…
Пока волок второго амбала к реке, погода стала быстро портиться и повалил снег. С одной стороны, хорошо: хрен следы и че тут было разберешь. А с другой, я опять же ни черта
