ловко по руке выше и сместился! С той поры девчоночка, как никого поблизости нет, так и украшение ниже к запястью двигает, а оно тут же толще становится и ровно по обхвату. А не ровен час, кто покажется, так браслетик змейкой наверх, к локотку устремляется.
Само собой, с этим браслетиком Марьяна и в тайгу пошла вместе с матерью и братовьями. Добрались они до заимки Евсеевой, печь затопили и спать легли. Снится Марьяше сон, будто браслетик с руки соскользнул и превратился в девушку в посеребрённом платье да в сапожках таких же. Незнакомка руку подаёт и улыбается. Вышли на улицу и тут же легколегко по снегу побежали. Ровно по травке летом! А девушка не просто бежит, Марьяне рассказывает, где ловчее силок поставить, где зверька укараулить. Тут Марьяна и спрашивает: «Кто ты? Как имечко твоё?», а та в ответ: «Зови сестрёнкой и ладно будет!»
Утром Марьяша пошла с матерью силки ставить да и указывает, что, мол, вот тут и тут, лучше будет. Алёна смотрит и верно так. Подивилась малость, но ни слова не сказала. Погода встала ровная, для охоты лучшая. Семейка Евсеева за две недели довольно рухляди взяла. Алёна видит, необычно всё, больно ладно складывается, но подумала, что Евсеюшка помогает. Всплакнула, как водится. Тут ей Марьяша говорит:
— Маменька, не пора ли домой? Погода сменится!
— Почто так думаешь? — откликнулась мать.
— Сон мне снился, тятенька говорил, что ступайте, мол, до дому, а то заметёт.
Алёнка кивнула, она уж и сама об этом думала. Ну, собрались быстренько и в деревню. И точно, только успели в избу зайти, как на улице и завыла пурга. Чуть позже ещё разок сходили на охоту и к тому времени, как купцу приехать, у них довольно рухляди скопилось. Да не просто там горностай, белка, а куницы да соболя. Купец увидал, глаза вытаращил:
— У кого умыкнула такое?
— Нет, — говорит Алёна, — у меня привычки чужое брать! Сама в тайгу хожу зверя бить.
Тот не поверил, но мужики подтвердили. Ну, сторговались, взял, конечно, купчина поживу. Тут Евсеевы и вздохнули маленько. А Марьяшка с той поры приловчилась по лесам-полям одна ходить. Оденется в одёжу братьев и потихоньку сбежит. Как Алёна ни ругалась, не помогало. Потом рукой махнула, смирилась. Уж больно хорошо Марьяна охотилась. Да и рыбалка удавалась ей. Бывало, сходят мужики на озерко, принесут того-сего и промеж себя говорят, что рыбы маловато стало. На другой день Марьяша туда же пойдёт, в обратно еле несёт улов.
Ну, заприметили, конечно, это, стали послеживать за ней, но только ни разу никому не удалось ничего толком увидать. То, понимаешь, заснут доглядчики[56], то перессорятся меж собой из-за ерунды, о которой потом и не припомнят, а то ещё хуже — натолкнутся на медведя али на волков.
Времечко пробежало, заневестилась Марьяна. Братья её по кузнечному делу пошли, в дом невесток привели одну за другой. На неё уж поглядывать стали, разговоры заводить:
— Когда косу вокруг головы уложишь? Хватит, однако, по лесам бегать, пора и о семье подумать, о муже и детках.
Марьяна отмалчивалась, а сама себе тоже думки имела об этом. Не глянулся ей никто. А как без тепла сердечного жить? Подружек у неё толком не было, всё одна да одна, и поделиться маятой не с кем. К матери как-то подошла, притулилась у плечика, рассказала о своей печали. Та повздыхала, понятное дело. Сама-то вон как за любовь Евсея боролась! А что подсказать дочке? Только и посоветовала, обнявши за голову дитятко:
— Сама смотри, лапушка, может и стукнет сердечко по ком-нибудь.
Малость погодя, как-то под осень, пошла Марьяша опять побродить в лес. Как обычно, заглянула на заимку озёрную, отца-батюшку вспомянула, слёзки закапали. И тут окликают её голосом мужеским:
— Заблудилась, девица, али как?
Марьяше диковинно, кто это в ней девушку признал? Она, как обычно, в мужское платье переоделась, и косу под шапочкой спрятала. Обернулась, видит парень незнакомый — в плечах широк, лукавый глазок, волосом тёмен, в поведении скромен. Спрашивает его, кто он и откуда. Ну, познакомились. Паренёк-то из дальней деревни оказался, по делу шёл к Перфилу, соседу Марьяшиному. Указала она ему дорогу короткую, а он не торопится, стоит прутиком по ноге постёгивает, да поглядывает на Марьяшу с улыбкой.
— Проводи, — шуткует, — меня девица, а то ненароком заблужусь, потеряюсь.
А у Марьяны, вишь, тоже к нему интерес проявился. Как увидала его, так сердечко-то и стукнуло, да и по телу жаром окатило. Он ей руку протянул, помог подняться с камня и тут браслетик увидал. Подивился, красота, мол, какая! Она ему про тятю и семью всё обсказала, а он ей о своей родне не утаил. Дошли до домов-то быстренько, хотя и не торопились. Марьяша указала на дом Перфила, сама в избу к своим побежала. Мать подивилась, что она без добычи сегодня, а Марьяна только улыбается, да щеками алеет. Сарафанчик достала праздничный, по горнице не ходит, а летает. Мать и смекнула, что к чему. Но не поймёт, какой сокол её горлицу словил. А тут Перфил заглянул к ним в гости, да не один, а с родственником.
— Вот, — говорит, — племянник мой, Гордей, по делу приехал. Молодой да ладный. Мне бы, Алёна, поговорить с тобой с глазу на глаз.
В горницу прошли, Перфил и говорит:
— Увидал Гордей твою Марьяну и упросил договориться с тобой о свадьбе. Сам знаю, что торопливости быть не должно в таком деле, но может, о сговоре подумаем?
— Отчего ж, — отвечает Алёна, — не подумать? Можно и сговориться, а через годик и свадебку сыграть.
На том и порешили. Гордей побыл две недельки и в свою деревню ушёл, а напослед подарил Марьяне браслетик серебряный диковинный — змей с крылышками, а в глазках камешки зелёные.
— Как увидал тебя у озера, так сердце и ухнуло, застучало в два раза живей. А как увидел браслетку на твоей руке, так и совсем уверился, что ты судьба моя. Этот браслет мне моя бабка перед смертью подарила и сказала, что через него я судьбу свою сыщу, да наказала носить, не снимая. И вправду, как я тебя увидал, змей на руке шевельнулся!
Сказал так, и на руку Марьяне надел свой браслет рядом с первым. Тут же эти змейки перекрутились и в один браслет сложились так, что хвостик к хвостику, а голова к голове. А змейка, что отцом Марьяны была сделана,
